слову и долгу.
Ваш идеал человека.- Конечно же, Ленин.
Самый знаменательный день Вашей жизни.- 21 мая 1937 года - день высадки на Северный полюс.
...Да, несмотря на все, что нам пришлось перечувствовать на льдине, на всю жизнь самым дорогим осталось для меня воспоминание о нашей четверке, для которой около пяти километров воды под ногами, прикрытых трехметровым льдом, вроде бы и не существовало.
20 июня у нас был двойной праздник: и благополучное приземление Чкалова, и месяц нашего пребывания на льдине. Мы обменялись мнениями, что и как. Самое главное внимание обратили на минусы, на то, что мешает.
Никто не заметил, как прошел месяц, до того все были увлечены работой.
С каждым днем забот прибавлялось. Солнце старалось вовсю, и воды на льдине стало столько, что впору плавать на лодке. Особенно не повезло Кренкелю: капало прямо на голову.
- Это не работа, а пытка,- ворчал Эрнст.
Решили до морозов белую палатку приспособить под кухню, а там уж соорудить ледовый дом. Отправили статью в 'Правду' - 'Месяц на льдине'. Какие-то выводы, наблюдения уже поднакопйлись.
Из Москвы пришла радиограмма: намечается беспосадочный перелет Громова в Америку. Женя получил новый титул - спортивного комиссара Центрального аэроклуба СССР: ему положено зарегистрировать место и время пролета по форме переданного нам дополнительного акта. После этого Эрнст будил Женю так:
- Товарищ спортивный комиссар, разрешите разбудить вас посредством удара кулаком в ваш ответственный бок.
Я хорошо знал Чкалова и Громова. Несколько лет между ними шло соревнование, обогащавшее авиацию. Я представлял себе, как Громов готовился к полету: прочитаны книги об Америке, перерыта вся литература об Арктике - о ее ветрах, температуре на разных высотах, состоянии льда, изучены все приборы, выверена и предусмотрена тысяча и одна мелочь. Громов порой напоминал мне гроссмейстера, видящего на двадцать ходов вперед. Интересно, пролетит ли он над нами. На всякий случай затеял разговор:
- Братки, какой заказ даем Громову?
- Посылочку бы - с письмами,- размечтался Женя.
- Поддерживаю,- сказал Кренкель.- Газет бы захватили. Дольше всех молчал Петрович, спросил нерешительно:
- Спиртику бы, а? Хотя бы литров пятнадцать - двадцать!
- Правильно, спиртику бы. Петрович так на 'ширшовку' налегает, что подозреваю - внутрь ее пользует,- подзадорил друга Кренкель.
- Эрнст, ты, ты...- Петрович замахал руками от возмущения.- Иди проверь.
- Будет тебе, Петя,- миролюбиво произнес Эрнст,- уж и пошутить нельзя.- Да, Дмитрич,- перевел он разговор на другую тему,- в старой радиорубке снежная стена обвалилась - вода подточила.
Аврал по благоустройству лагеря длился два дня. С кольями для радиомачт ничего не получилось, нарастили ледяные анкеры, позаимствовав для этого триста метров троса у Петровича. И ветряку теперь не страшен ни ураганный, ни штормовой ветер: он стоит на фундаменте из впаянных в лед продовольственных бидонов. Крутится и снабжает нас энергией.
24 июня запуржило, и склады и палатки оказались под толстым слоем снега. Ходим по лагерю словно слепые: сначала палкой пробиваем снег нет ли трещины, и только после этого делаем следующий шаг. Я неумолим, требую соблюдать это правило неукоснительно. ,,
Весь день у нас было хорошее настроение: штаб перелета Громова затребовал подробные данные о магнитном склонении в нашем районе. Женя ходил ликующий: вот она, отдача. Мы нужны! С удвоенной энергией Женя читал нам курс метеорологии, показывал, как и какие показания надо снимать с приборов.
Росли запросы и у Эрнста: потребовалась ему мачта для специальной антенны - связываться с радиолюбителями из разных стран. Я ответил: любишь связываться - будь ночным дежурным по лагерю, раз в час снимай наушники и проверяй, не появились ли трещины и разводья.
- Это что же, 'недреманное око государево'? - Эрнст иногда любил щегольнуть эрудицией.
- Здрасьте,- осадил его Женя.- Тем самым оком величали полицейских ищеек и жандармов. Ты же у нас ночной сторож по сути, а по титулу инспектор по безопасности.
...25 июня мы узнали, что в Москве состоялась торжественная встреча участников первой в мире воздушной экспедиции на Северный полюс. На Центральном аэродроме от имени ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР их тепло приветствовал Влас Яковлевич Чу-барь. На приеме в Георгиевском зале присутствовали члены Политбюро и правительства. Державший речь Климент Ефремович Ворошилов сказал много теплых слов и о нашей четверке. На следующей неделе погода была - хуже не придумаешь: дождь, кухня протекает. И ветряк сложил крылья: слишком сильный для него ветер восемнадцать метров в секунду. Я промок до нитки. А настроение праздничное. Эрнст поймал часть передачи, из которой понял, что участников высадки на полюс наградили. Называлась фамилия Федорова, но Эрнст не разобрал, какой орден получил Женя. И вот я сижу на кухне, пытаюсь обсохнуть и согреться, а заодно готовлю обед. Эрнст вбегает, обнимает меня так, что кости трещат.
- Дмитрич, ты - Герой Советского Союза! Кренкель связался с островом Рудольфа, и ему все рассказали. Капало на кухне изрядно, но Эрнст, улыбаясь, заметил:
- Дмитрич, да ты никак плачешь...
Такое же высокое звание получили Шмидт, Спирин, Шевелев, Алексеев, Мазурук, Головин, Бабушкин, а Герои Советского Союза Водопьянов и Молоков были награждены вторым орденом Ленина.
Федоров, Кренкель и Ширшов удостоены ордена Ленина. Я налил по 'лампадочке' коньяку. Мы расцеловались, поздравили друг друга, поклялись, не жалея сил, работать и работать, чтобы оправдать оказанное нам доверие. И все-таки...
- За что? - то и дело повторял Женя.
- За образцовое выполнение задания правительства и героизм,цитировал Кренкель Указ, подписанный М. И. Калининым.
- Так мы же еще ничего не выполнили, нам выполнять п выполнять,- не сдавался Женя.
- Будем считать, братки: мы получили аванс.
На том и порешили. Отправили благодарственную телеграмму в Москву, поздравительные - всем участникам посадки на льдину, а Эрнст сел принимать с острова Рудольфа телеграммы. Нашу радость понять можно.
Вступавших в комсомол в тот год спрашивали: 'Назовите поселок, где все жители орденоносцы, а один - Герой Советского Союза'. Имелся в виду наш 'поселок' - станция 'Северный полюс-1'.
В один из следующих дней я копал во льду яму для продуктов и ухитрился пешней попасть по пальцу. Эрнст выступал в роли сестры милосердия - наш штатный 'доктор' Ширшов в тот момент вытаскивал из океана сетки с разной мелкой живностью, Эрнст смазал мне палец йодом, перевязал. Как работник физического труда я временно вышел из строя, перешел на умственный - взялся приводить в порядок свой дневник. Я, конечно, не думал тогда, что дневник будет опубликован, что книга 'Жизнь на льдине' будет пользоваться таким успехом...
Когда первые издания 'Жизни на льдине' появились на Западе, на нее было очень много рецензий. Приведу лишь некоторые из них, прошу только понять, что мной руководит не авторское тщеславие - писателем я не был и уже, естественно, не буду. Интересна реакция мира на факт нашей жизни на льдине.
'Из этой книги вы можете точно узнать, как жила четверка русских что они читали, что они ели, что они делали - это записывалось изо дня в день и, по словам Папанина, изложено в книге в том же виде, точно, как это было записано, без прикрас и изменений. Это - одна из замечательных историй об Арктике'.
('Геральд трибюн', 5 мая 1939 г.)
Большой интерес представил для меня отзыв дочери адмирала Пири Марии Пири:
'Для среднего читателя книга может показаться несколько скучной, ибо состоит она из повседневных фактических записей о жизни четырех советских ученых. Но скука, если таковая и будет испытываться, всецело вызвана формой этой книги. Все, что касается научной работы, до ужаса монотонно: бесконечные детали, неустанное упорство вплоть до драматической развязки... Но в беспокойной жизни на льдине, служащей игрушкой любому капризному арктическому течению, нет ничего скуч-;юго или монотонного. Когда от прихоти бешеного шторма или пурги зависит сама жизнь людей, тот факт, что им удавалось вести научную работу, являющуюся первопричиной их пребывания на льдине, сам по себе особенно глубоко может взволновать читателя...
Похвалы от начальства с материка и постоянные свидетельства по радио об интересе и гордости, возбуждаемых экспедицией в сердцах советского народа, настолько вдохновляли их, что после целого дня изнурительного труда они просиживали ночи напролет, болтая, как дети, и призывая друг друга к еще более усиленной работе. Для любителей Арктики и ученых эта книга необходима'.
Что ж, если 'Жизнь на льдине' именно так поняли даже па Западе, цель была достигнута!
Каждый день мы от души радовались успехам Эрнста: карта, на которой он делал пометки, постепенно становилась рябой от точек: это были места, с которыми Теодорыч установил связь. И с норвежцами он беседовал, и с французом из Реймса, и с коротковолновиком из Нью-Йорка. Я представлял, какую рекламу они имели: шутка ли, связались с Северным полюсом! Эрнст пообещал, что первый советский радиолюбитель, связавшийся с ним, получит его личный приемник, находящийся в редакции журнала 'Радиофронт'. Ну и посыпалась же к нам радиоинформация из самых разных городов страны. Мы беспокоились, надолго ли Кренкеля хватит: заботиться о сохранности аппаратуры и держать связь с материком, передавать радиограммы, статьи и дежурить, помогать товарищам. Нагрузка, что и говорить, огромная. Впрочем, а кому
