– По моему личному делу, – медленно, как бы раздумывая, ответил Левин.
– Тогда придется подождать, – предупредил адъютант и уткнулся в почту, читая от скуки задом наперед адреса.
Теперь в приемной никого не оставалось, кроме Левина. Последним прошел интендант Недоброво. Он был у командующего долго, а когда выскочил, то несколько секунд неподвижно простоял в приемной, глядя на Левина выпученными глазами.
– Что, попало? – спросил Александр Маркович.
– Интенданты всегда во всем виноваты, – ответил Недоброво, – ваше счастье, что вы не интендант.
– Вы, наверное, действительно виноваты, – вдруг рассердившись, сказал Левин. – Мы еще с вами как- нибудь поговорим на досуге.
Он было начал переругиваться с интендантом насчет каких-то недоданных госпиталю вещей, но от командующего вышел адъютант и совсем другим голосом, чем раньше – даже с каким-то придыханием, – объявил, что генерал ждет. Но Левин еще не доругался с Недоброво, они встречались редко, и сейчас он должен был ему объяснить, что такое госпиталь и как надо относиться к госпитальным нуждам.
– Товарищ подполковник, я вас очень прошу, – сказал адъютант и подергал Левина за локоть.
Александр Маркович обернулся: адъютант был теперь другим человеком: на щеках у него горели красные пятна, аккуратные и круглые, как пятачки, глаза более не выражали скуки, и шаг сделался торопливым, сбивающимся. 'Попало, наверное, за меня!' – подумал Левин и на прощанье сказал интенданту:
– Еще подождите, еще вас и в звании снизят. Дождетесь!
В большом и высоком кабинете с коричневой панелью по стенам командующий казался еще меньше ростом, чем на прежнем командном пункте 'в скале'. Волосы его в последнее время совсем поседели, а лицо немного обрюзгло, но глаза смотрели по-прежнему подкупающе прямо, с той твердой и юношеской искренностью, которую многие летчики сохраняют до глубокой старости.
Увидев Левина, он поднялся и пошел к нему навстречу, делая рукою жест, который означал, что доклады ваться не надо, потому что все равно Левин спутается и все кончится, как всегда, добродушно- сконфуженней улыбкой и беспомощным извинением. Но Александр Маркович на этот раз нисколько не запутался и договорил все до конца, подготовив себя мысленно к тому, чтобы ни в коем случае не казаться генералу жалким и достойным снисхождения по болезни.
– Однако вы выглядите не слишком важно, – сказал командующий, когда они сели, – но, с другой стороны, не так чтобы уж очень. Мне доктор Харламов звонил, говорил – язва, и режим, дескать, вам требуется. Ну, слушаю вас, докладывайте. Да нет, сидите же, сидите, эк в вас военная косточка разыгралась…
И, мгновенно улыбнувшись, он тотчас же, едва Левин начал говорить, сделал совершенно серьезное лицо. Но вдруг перебил:
– Особо хотим вас поблагодарить за лейтенанта Ватрушкина. Мне сообщили, что его выздоровление – целиком ваше дело. Продолжайте, пожалуйста.
И стал ходить по кабинету, покуда Александр Маркович говорил.
– Значит, не считаете необходимым ехать? – спросил он, когда ему показалось, что подполковник кончил докладывать. – Но советую подумать. Вот давеча не поехали, а болезнь ваша себя и показала. Да и для общего самочувствия хорошо – Москва, знакомые, в театр бы сходили, ну и семью бы навестили…
Левин слегка было приподнял голову, чтобы сказать, что у него никакой семьи нет, но промолчал, так как это могло показаться бьющим на жалость.
– Так, – заключил командующий, – ясно. Теперь второй вопрос: что слышно насчет вашего костюма?
Левин протирал очки платком. Он ждал этого вопроса, но ответил не сразу.
– Недовольны? – спросил командующий.
– Нет, в общем костюм приличный, – сказал Александр Маркович. – С моей точки зрения, в нем все хорошо, но вот Федор Тимофеевич…
– Это кто же Федор Тимофеевич?
– А Курочка Федор Тимофеевич…
– Так-так. Ну и что же Федор Тимофеевич?
– Ему чем-то костюм не нравится. Он еще не может сформулировать свои требования, но я ясно вижу, что он костюмом недоволен…
Командующий усмехнулся.
– Может сформулировать, – сказал он, – отлично может. Не формулирует, потому что вас жалеет. Перед отъездом, когда он у меня был, мы тут с начальником штаба задали ему один вопрос, – расстроили его. Да что же поделаешь – пришлось. Он нам тогда и сказал: 'Я, дескать, инженер-майор Курочка, перенесу, а вот подполковник Левин, тот очень переживать будет'.
Александр Маркович молчал.
– Да вы не расстраивайтесь, костюм ваш вещь хорошая, полезная, только вот скажите мне, что произойдет со мною, например, если я из самолета выброшусь раненым и упаду лицом вниз? А? Без сознания и лицом вниз, в воду? Ну-ка?
Левин хотел ответить, но не нашелся, и только поморгал. Он действительно расстроился.
– Ведь и в тарелке с водой можно захлебнуться, – сказал командующий. – Что наука говорит? Наука говорит, что и в луже утонуть можно, если человек не в силах себя заставить подняться. Так?
