чтобы разрезать потащившую его веревку, пришлось на миг выпустить из руки лук, и тут же на него прыгнули сверху, стараясь спутать ему руки той же веревкой. Хоббит успел выдернуть из ножен свой короткий меч, его правую руку скрыли снег и еловые лапы поваленного дерева, и враг увидел опасность слишком поздно. Короткий взблеск стали, хруст входящего в плоть клинка, стон — и Фолко ужом вывернулся из-под сразу обмякшего тела, срывая с себя последние остатки аркана.
Он успел подхватить лук за миг до того, как на него вновь набросили петлю. Веревка натянулась, среди ветвей поднялся здоровенный мужик, потянувший хоббита к себе. Лишь краткое мгновение хоббит видел его круглое красное лицо под низкими кожаными складками странного подобия боевого подшлемника; искривленный в беззвучном крике рот, выкаченные глаза…
Стрела, выпущенная в упор, пронзила незащищенное горло врага, и Фолко вновь избежал гибельного аркана. Поспешно отскочив в сторону и торопливо накладывая новую стрелу, он попытался осмотреться.
Гномы уже вовсю рубились, стоя спина к спине, и один из нападавших уже валялся на покрасневшем снегу. А еще трое волочили к лесу их пони со всей поклажей. Туда-то, не обращая внимания на устремившихся к нему врагов, и рванулся Фолко.
С пробитой головой рухнул один из противников, двое других бросили добычу и повернулись к хоббиту; один выхватил короткий меч, другой поспешно сорвал с пояса аркан. Сзади тоже набегали враги, и хоббит взялся за меч.
Против него оказалось сразу двое — второй подоспел сзади — и, если бы не уроки Малыша, ему пришлось бы плохо. Но нападавшие, как ни странно, оказались не слишком умелыми мечниками; их удары были сильны, но не быстры и очевидны — хоббит легко угадывал их направление. Раз, другой, третий — его клинок отбивал обрушивающиеся с двух сторон удары; в первый миг он краем сознания удивился, почему ему никто не угрожает со спины, а потом, улучив момент, понял, что его сумели прикрыть гномы, и теперь они стояли вместе в большом кругу, в самой середине которого оказались выскользнувшие на время из внимания хоббита их лошадки.
О шлем хоббита вновь сломалась стрела, и звон в ушах неожиданно прояснил его мысли. Он вдруг прыгнул прямо на цепь двигающихся врагов и громко заверещал, высоко поднимая руку в латной рукавице с окровавленным (он успел зацепить одного из нападавших, рассек ему предплечье) мечом:
— Остановитесь, безумные! Именем Вождя приказываю! Санделло вам еще пропишет…
Словно по волшебству, нападавшие остановились. Страшная тишь повисла над местом схватки, и хоббит с трепетом ждал, почти перестав дышать, — подействует или нет?!
— Так они ж наши! — изумленно прогудел в тишине чей-то гулкий бас. — Что ж вы сразу не сказались? Разрази вас гром, бездельники! — Один из противостоявших им, могучий воин в медвежьей шкуре с толстым мечом в руках повернулся к своим. — Почему сразу не спросили? А вы — почему сразу не сказали?
— Слугам Вождя Эарнила, спешащим со срочным заданием, нет времени объясняться с каждым, кто решит проверить крепость их мечей! — заносчиво крикнул Торин. — Разиня, сейчас порубили бы вас! Нет, Санделло мы непременно все расскажем!..
При этих словах все без исключения нападавшие, как по команде, повалились на колени, раздался многоголосый гомон, в котором сперва было трудно что-то понять, но потом Фолко уразумел — нападавшие просили прощения; затем их вожак, поднявшись, просил путников не побрезговать их басканской трапезой в знак того, что они не держат обиды на слуг великого Вождя.
— Как бы не было новой ловушки, — пробормотал Малыш.
Однако во временном лагере их опасения рассеялись. Басканы так стремились угодить новоприбывшим, что вожак даже не обиделся на просьбу Торина, чтобы тот отпил первым из поднесенного им большого кубка. В дальнейшем они черпали горячее дурманящее питье из общего котла, откуда брали и все остальные; да и в здоровенного кабана — одного на всех — тоже трудно было напихать отравы именно для трех путников.
Фолко, верный своему обычаю побольше узнавать о новых землях и народах, подробно расспрашивал оказавшихся за одним костром с ним недавних врагов.
Участь этого народа оказалась и впрямь жалкой. Всеми забытые, вытесненные в неплодородные лесные земли, басканы только и могли, что вымещать злость на беззащитных и невинных путниках с большой дороги, которая, однако, запустела после набега хазгов год назад. Хоббита поразило, как его собеседники говорили о Вожде:
— Он солнцеликий, при нем я чувствую, что мы еще поднимемся и отомстим всем этим эльфийским подручным (Фолко вспомнил, что именно так говорил и Герет), мы вышибем их из их домов и сами пойдем на новые западные земли, где хватит места всем, кто будет преданно служить Вождю, да продлятся его дни вечно! Он первым пришел к нам после стольких лет забвения… Он пришел и уважительно говорил с нами, и показал нам свою силу, поражая всех страхом, идущим из глубин его существа. Он приходит, и словно могучая сила подхватывает тебя, и ты чувствуешь, что в тебе хватит силы и злости перегрызть горло десятку врагов, прежде чем погибнешь сам… И ты знаешь, что он наступит, тот великий день, когда мы отвоюем себе новые земли — и те, которые укажет Вождь. Ему ведомы пути и способы!
Ночью друзья спали плохо. Они не сняли доспехов, опасаясь внезапного нападения. Ведь если имя Санделло наводит на них такой ужас, вдруг хозяева сочтут, что надежнее прикончить опасных бродяг, чем допускать их пред очи горбуна? Однако страхи не оправдались, ночь прошла спокойно.
Наутро они невольно стали свидетелями странного обряда басканов — повернувшись к югу, они некоторое время молча стояли, закрыв лица руками, а потом вожак вдруг заговорил на странном диковинным образом исковерканном Всеобщем Языке:
— О, пославший огненные стрелы… дай нам силы… пусть те, кто познал силу Черной Ямы и Черного Замка… — Дальше шло уже нечто совсем неразборчивое.
Провожаемые преувеличенно добрыми напутствиями, друзья покидали басканский лагерь, и хоббит не переставал ломать себе голову над тем, что значит — сила Черной Ямы и Черного Замка? Ну, Черным Замком может, конечно, быть Барад-Дур… а может, и Дол-Гулдур… а что за Черная Яма?
Может, имеет какое-то касательство к Небесному Огню? Хоббит попытался расспросить об этом провожавших, но все, едва он задавал вопрос, испуганно зажимали себе рты, а вожак, побледнев то ли от страха, то ли от злости, вполголоса сказал, что об этом вслух говорить нельзя.
— У Черной Ямы мы брали ненависть… — шепотом прибавил он и тотчас, будто испугавшись собственной смелости, скрылся за спинами других воинов.
Такими и запомнил Фолко басканов — высыпавшие на дорогу из леса плохо вооруженные, бедно одетые в полувыделанные звериные шкуры люди, потерявшие все и воспринявшие непонятную черную веру, от которой ему становилось не по себе. Но в то же время он понимал, что это весьма важно, — ведь баскан сказал, что Вождь тоже познал силу Черной Ямы и Черного Замка… Что ж, если Черная Яма — это след Небесного Огня, то все вполне понятно.
Дорогу вновь со всех сторон обступили дремучие леса. С каждым днем они делались все гуще и гуще, все больше напоминая хоббиту о Старом Лесе.
Ельники да сосновые боры, чистые лесные речки с переброшенными через них мостами из толстенных неошкуренных бревен… И повсюду — следы, следы, следы. Воинство Олмера никуда не сворачивало, да и не могло уже свернуть.
Шла вторая половина апреля; немеренные лиги пути по лесной глухомани оставались у них за спиной. Начинали показывать дно мешки с провиантом, и Торин, хмурясь, вновь принялся урезать порции. Где же обещанная граница Торговой Области? Сколько еще продлится эта дорога в никуда, в безвестность, через незнаемые, неведомые земли? Сколько еще дней пути до Гелийских Гор, где гномы рассчитывали на помощь своих соплеменников?
Заветный клинок, который хоббит частенько брал в руки, лежал в ладони холодным и мертвым; сны были смутные, и Фолко не мог ничего запомнить из них. Несколько раз он взывал мысленно к Гэндальфу, надеясь еще раз встретить великого мага, но все было тщетно. Малыш прикончил последний жбан с пивом и зашвырнул его далеко-далеко в елки, бурча, что если бы они послушались его, Строри, то давно бы уже сидели где-нибудь в тепле у камина, потягивали бы себе эль… И только бурно наступающая весна радовала любившего солнце и тепло хоббита. В лесу еще было полно снега, но деревья уже ожили после зимнего
