Чувствуя, как браслет начинает теплеть, внутренне обмирая, хоббит закатал рукав и показал Вождю плотно обхвативший запястье серый обруч. Его движение повторили гномы; Олмер прищурился, его рука в черной перчатке поднялась к лбу…
— Занятно… — вполголоса, растягивая звуки, поговорил он. — Вот, значит, как обстоит дело… Подойди сюда! — сказал он Малышу.
Маленький Гном повиновался, хоть и без большого желания. Пальцы Олмера осторожно коснулись браслета-убийцы; Малыш поморщился. Лицо Вождя, досель спокойное, вдруг отразило какую-то непонятную внутреннюю борьбу; брови сошлись, резкие морщины прорезали лоб, на скулах вздулись желваки.
Продолжая ощупывать смертоносный обруч, Олмер взглянул прямо в упор на Малыша — Фолко увидел, как обычно весьма крепко стоящий на ногах гном заметно пошатнулся. Осторожно, сделав как бы случайный шаг в сторону, хоббит бросил краткий взгляд в лицо Вождю — и сам едва не отшатнулся. Под четко прорисованными дугами бровей Вождя вместо глаз, казалось, появились два бездонных провала в Ничто, глазницы заполняла непроницаемая тьма.
Ощущение готовой вот-вот разразиться грозы повисло в шатре; казалось, еще миг — и ударят первые молнии. Сила Олмера ожила, хоббит физически чувствовал ее присутствие; глубоко в недрах сознания сидящего сейчас перед ним Вождя поднималась, сбрасывая серый плащ-невидимку, непонятная, пугающая мощь, неохватная обычным разумом.
«Он учуял! Учуял, что это за браслеты! Себя испытать хочет, что ли?» — со страхом подумал Фолко.
Тем временем Олмер поддел обтянутыми черной перчаткой пальцами браслет Малыша и вновь изучающе посмотрел в лицо Маленькому Гному.
— Ну-ка, сними эту штуку!
— Не могу! — прохрипел Малыш.
— Вот как? Ну тогда я попробую… Зарах! Мои инструменты!
— Ты хочешь моей смерти, мой Вождь? — Малыш с трудом шевелил губами, из горла рвался хрип; левая рука гнома судорожно шарила у того места на поясе, где должен был висеть кинжал, его верное даго.
— Посмотрим, посмотрим… — Приговаривая, Олмер покопался в принесенном кожаном мешке и извлек нечто вроде небольшой пилы. — Положи руку!
— Не делай этого, мой Вождь… — попробовал вступиться Фолко.
Санделло неспешно отошел от кресла, на которое опирался, и шагнул вперед, встав между Вождем и хоббитом. Правая рука горбуна скользнула под плащ, и чуткий слух хоббита уловил еле слышимый шорох, с каким тщательно начищенный и хорошо смазанный кинжал Санделло пополз вверх из ножен.
Горбун глядел прямо на хоббита и Торина, как бы ясно говоря им: «Одно движение, и я…»
«Ножи! Ножи на перевязи!» — промелькнуло в голове у Фолко.
— Руки-то опусти, — спокойно посоветовал хоббиту Санделло. — И, прошу тебя, держи их на виду, а то я бываю таким подозрительным…
Фолко чувствовал, как его взгляд начинает затуманиваться от ненависти; в четырех шагах от него готовились пытать до смерти его друга, а он ничего, совсем-совсем ничего не мог сделать; от стыда и бессилия хотелось выть в голос. Он скосил глаза — Торин, не сводя взгляда с горбуна, медленно пятился к ближайшему столбу — оружия в шатре нет, но есть факелы…
С того момента, как горбун шагнул вперед, прошло лишь несколько мгновений; потом послышался скрежет металла о металл… и раздался душераздирающий вопль Малыша, вопль такой боли, которую невозможно не только что вытерпеть, но даже и представить себе; Торин и Фолко сорвались с мест, бесшумно отлетел в сторону и стал медленно падать, подобно диковинной парящей птице, плащ Санделло — и тут на середину шатра, крутясь, плюясь, подпрыгивая и изрыгая самую черную брань, кубарем выкатился Малыш. Левой рукой он прижимал к груди правую и не переставая орал; общий же смысл его чрезвычайно выразительной тирады сводился к тому, что только последние тупицы, коим он. Малыш, не доверил бы и пол в кузне мести, могут не верить Черным Гномам, и если в этом скопище тупиц так будут обращаться со всеми новопришедшими, войско их никак не увеличится, но существенно уменьшится…
— Стоять. Всем стоять! — рявкнул вдруг, стремительно вставая с места и тотчас оказываясь возле Малыша, Олмер — и вовремя, потому что ручищи Торина уже тянулись к горлу горбуна, а кинжал последнего уже был нацелен в лицо гному.
— Прости меня, гном, — проговорил Вождь, кладя руку на плечо Малышу. — Да, жуткую вещь ты носишь! Но погоди, сейчас я попробую смягчить боль.
Олмер тоже выглядел неважно — лицо блестело от обильного пота, разом набрякли мешки под глазами, резче обозначились складки — и все же хоббиту показалось, что этот явно измотанный столкновением с неведомой ему раньше силой Черных Гномов Вождь куда больше походит на того, каким он был в день их встречи на Сираноне, ровно два года назад — словно засевшая в нем чернота была поглощена силами браслета, а новые тучи еще не поднялись из глубины. Его голос был ласков и полон раскаяния за совершенную ошибку.
Вождь поспешно сорвал перчатку с правой руки и поднес ладонь к запястью Малыша, не прикасаясь, однако, к самому браслету. Прошла минута, другая — Малыш с изумлением воззрился на свою руку; даже отсюда хоббит видел багровый след сильного ожога, но боль, очевидно, проходила.
— Ну как, тебе легче? — обнимая гнома за плечи, спросил Олмер, и глаза его вновь были человеческими.
Малыш что-то промычал, вроде бы в знак согласия.
— Думаю, эти отборные самородки и самоцветы помогут тебе забыть о случившемся, — сказал Олмер и протянул Маленькому Гному увесистый мешочек размером с детскую голову.
Все еще ошалело глядя на свой ожог, Малыш принял дар, низко поклонился и хотел было что-то сказать, но прикусил язык.
— Ну, а теперь твоя очередь, половинчик, — услыхал хоббит слово Вождя и сразу напружинился, напрягся, точно готовясь к прыжку.
«Что ему от меня надо? И Санделло этот… Ишь, глаз не сводит, за нож не схватишься… А Торин, похоже, не так уж был не прав. Чего проще — метнуть ему нож в горло, и делу конец… Все бы остолбенели — а мы, глядишь, еще бы и поборолись!»
Однако тело хоббита послушно повиновалось не мыслям своего хозяина, а пришедшему извне приказу. И вместо того, чтобы попытаться незаметно вытащить один из метательных ножей, Фолко, словно в затмении, вплотную приблизился к Вождю.
— Разреши мне взглянуть на твой браслет, — не приказал, но попросил Олмер. — Пожалуйста!.. Мне это очень важно. Не бойся, я не стану пытаться снять его с твоей руки — теперь я понимаю их назначение и действие, но твой чем-то отличается от двух других — я чувствую это и хочу рассмотреть его получше.
Рука хоббита, опять же против его воли, медленно поднялась и легла на резной подлокотник кресла. Затылком Фолко чувствовал, как напрягся почти что прислонившийся к нему Санделло с обнаженным клинком в руке, — и что-то непреодолимое, навалившееся на его волю, парализовало ее; малейшее движение — и ты узнаешь, как хрустит плоть, когда железо входит пониже лопатки, как содрогается в спазмах боли и ужаса все твое жалкое существо… То ли Олмер таким образом хотел оберечь себя от всех и всяческих случайностей, то ли обострившийся в минуту опасности разум хоббита стал чувствовать мысли Санделло?
Олмер склонился над запястьем Фолко, пристально разглядывая браслет.
«Ну что ты там можешь увидеть?.. Серый обруч, ничего больше! Не глазами, видать, смотришь…»
Браслет ожил внезапно. Когда Олмер приблизил лицо, таившаяся в его глубине огненная змея нанесла внезапный удар. Из серого браслет стал багряным, и стремительная молния грянула в глаза Вождю из распустившегося огненного цветка.
И тут вмешалась иная Сила; никакой человек не успел бы уклониться — со стороны это выглядело так, будто чья-то гигантская рука рванула Вождя — у того вырвался глухой, болезненный стон.
Волосы у хоббита стали дыбом — он уже ощущал вонзающийся ему в шею кинжал Санделло, который
