– Мне это снится, – сказала она. – Мне снится, что я умираю. Или что пуля попала в голову. Это самое страшное.
– Так и бывает – человек начинает бояться. Это вполне объяснимо.
Она встала.
– В тот день, когда я начну бояться по-настоящему, я уйду с работы. Сейчас боюсь, но, видимо, не настолько. Спасибо, что зашел. Обычно я сама решаю свои проблемы. Но сегодня вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной.
– Чтобы это признать, надо найти в себе силу.
Она надела куртку и слабо улыбнулась. Валландер поинтересовался, хорошо ли она спала, но Анн-Бритт не ответила.
– Поговорим завтра об этих автомобильных контрабандистах? – спросила она.
– Лучше после обеда. С утра, не забудь, у нас на повестке пропавшие юнцы.
Она внимательно посмотрела на него:
– Тебя что-то беспокоит?
– Ева Хильстрём. Меня беспокоит, что она в такой тревоге. Мимо этого не пройдешь.
Они вышли на улицу. Он огляделся – машины Анн-Бритт на стоянке не было. Он предложил ее подвезти, но она отказалась.
– Мне надо пройтись, – сказала она. – Подумать только, как тепло!
– Жара. Самая жаркая пора.
Они попрощались. Валландер поехал домой, выпил кофе, полистал «Истадскую смесь» и лег, оставив окно настежь – в спальне было жарко.
Уснул он мгновенно.
Он проснулся от резкой боли в ноге.
Левую икру свела судорога. Он опустил ногу на пол и напряг что было сил. Боль прошла. Он осторожно прилег опять, боясь, что судорога повторится. Часы на ночном столике показывали половину второго.
Ему снова снился отец. Какие-то бессвязные обрывки. Они идут по улице в незнакомом городе. Кого-то ищут. Кого – так и осталось непонятно.
Занавеска на окне тихонько шевелилась. Он подумал о матери Линды, Моне, на которой когда-то был женат. Сейчас у нее новый муж. Он играет в гольф, и у него наверняка нормальный сахар крови.
Мысли блуждали. Вдруг он увидел себя самого с Байбой на бескрайнем песчаном пляже Скагена.
Потом она исчезла.
Сон как рукой сняло. Он сел в постели. Откуда взялась эта мысль, он не знал, но вдруг все остальное стало неважным. Сведберг.
Совершенно невероятно, чтобы он не сообщил, если, скажем, внезапно заболел. К тому же он никогда не болел. Если случилось что-то непредвиденное – все равно, он должен был сообщить. Не мог не сообщить. Ему надо было подумать об этом раньше. Если Сведберг не дал о себе знать, это может означать только одно.
Сведберг находится в такой ситуации, что не может с ними связаться.
Валландеру вдруг стало страшно. Глупый, иррациональный страх, подумал он. Что может случиться со Сведбергом?
Но страх не проходил. Он опять посмотрел на часы, вышел в кухню и начал искать телефон Сведберга. Набрал номер. После нескольких сигналов ответил автоответчик – голосом Сведберга. Теперь Валландер был совершенно уверен – что-то случилось. Он оделся и спустился к машине. Дул довольно сильный ветер, но жара не спадала. Через несколько минут он поставил машину на Центральной площади и пошел пешком к Малой Норрегатан, где жил Сведберг. В окне горел свет. Валландер почувствовал облегчение, но только на секунду. Почему он не снимает трубку, если он дома? Валландер подергал подъездную дверь – заперто. Кода он не знал. Он достал из кармана перочинный нож, выбрал самое толстое лезвие и осторожно просунул в щель. Замок открылся.
Сведберг жил на самом верхнем, третьем этаже. Валландер, задыхаясь, взбежал по лестнице и прижал ухо к двери. Ни звука. Открыл лючок для газет. Тишина. Он нажал кнопку и услышал в квартире звонок.
Он позвонил трижды, потом начал колотить в дверь.
Попытался обдумать ситуацию. Он не должен ничего предпринимать в одиночестве – святое полицейское правило. Сунул руку в карман – мобильник, разумеется, остался на кухонном столе. Он спустился вниз, подложил камень, чтобы дверь не закрылась, и нашел телефон-автомат на Центральной площади. Набрал номер Мартинссона.
– Извини, что разбудил. Но мне нужна твоя помощь.
– А что случилось?
– Ты нашел Сведберга?
– Нет.
– Значит, случилось.
Воцарилось тягостное молчание. Валландер понял, что Мартинссон принял его слова более чем всерьез.
