Народная монархия

с мо н архией, к а к и монархия никак , не собиралась конкурировать с народным представительством . На Западе дело, действительно, обстояло совершенно иначе: шла непрерывная борьба за власть и эта борьба закончилась вытеснением монархии — для того, чтобы «вся власть» очутилась в руках диктатуры. Самая последовательная форма чистого народовластия — республика — оказалась очень плодородной почвой для посева диктатуры, — и семена этой диктатуры показали поразительный процент всхожести. Об этом нужно говорить и повторять. Ибо, если история мало чему учит, то должна была бы учить хоть современность: русская, германская, венгерская, испанская, польская и латвийская республики и мирными и немирными, и демократическими (Германия) и недемократическими (Россия) способами — но все они родили диктатуры. Ныне существующие республики фактически живут под охраной доллара. Что будет, когда этот доллар уйдет?

Нам нужны: достаточно сильная монархия и достаточно сильное народное представительство, причем силу той и другого мы будем измерять не их борьбой друг с другом, а их способностью сообща выполнять те задачи, которые история поставит перед нацией и страной. Мне могут сказать, что это утопия. И я могу ответить, что именно эта «утопия» и была реализована на практике политической жизни Старой Москвы.

Будущее российское народное представительство неи з бежно технически, н еобходимо и нравственно и политически.

ТЕХНИЧЕСКАЯ НЕИЗБЕЖНОСТЬ создания народного представительства объясняется двумя соображениями:

Первое: К тому моменту, когда перед страной станет вопрос об установлении «формы правления», страна уже будет о рганизована в целую сеть местных самоуправлений, — разумеется, если исключить случай появления второй диктатуры. Общественное мнение страны будет представлено новой русской печатью. Рабочие и интеллигенция будут организованы в какие-то новые профессиональные организации. Совершенно невероятным было бы предположение, чтобы все эти люди, так изголодавшиеся по самому скромному самоуправлению, отказались бы от права на общенациональное самоуправление в п оль зу какой бы то ни было «неограниченной» власти.

Второе: Эти самоуправления сверху и донизу будут единственным аппаратом власти, — опять-таки, если исключить случай второй дикта т уры, — но в случае второй диктатуры вопрос о монархии переходит на, так сказать, нелегальное положение. Совершенно невероятным было бы предположение, чтобы весь этот аппарат и все слои людей, в нем работающих, отказались бы от принципов самоуправления вообще, а отсутс т вие народного представительства они — совершенно логически — поняли бы, как первую попытку ликвидировать всякое самоуправление вообще.

Э мигрантская декламация о Самодержавном Престоле, восстановленном неиз в естно кем, — это есть только декламация и больше ничего. Практически какое-то народное представительство будет предшествовать восстановлен и ю монархии, и было бы нелепым предположение, что оно захочет самоупраздниться.

ПОЛИТИЧЕСКИ: Отсутствие народного представительства означало бы создание между монархом и нацией какого-то нового «средостения», кастового, сословного, бюрократического или какого-то иного. Никаких наличных «кадров» для такого средостения сейчас в России нет, но они могут появит ь ся из рядов той же советской бюрократии. Население России может увидеть угрозу такого средостения и в эмиграции. Этому населению будет трудно доказать, что никаких кадров для этого в эмиграции нет.

МОРАЛЬНО: Отсутствие народного представительства — хотя бы в наших программах — неизбежно вызовет подозрения в том, что, отрицая народное представительство, монархисты стремятся провести какие-то нежелательные народным массам мероприятия. Монархистам эмиграции было бы трудно доказать, что именно в народных массах они видят и единственную опору монархии и единственную силу, способную эту монархию восстановить.

Однако, говоря о народном представительстве, мы должны категорически отбросить его западно-европейские образцы. Мы должны вернуться к нашему собственному. Перед самым созывом Первой Государственной Думы Лев Тихомиров в своем предисловии к «Монархической Государственности» предсказал, что из этой «конституционной» попытки ничего хорошего не будет. Он пред л ожил то, что мы сейчас назвали бы сословно-корпоративным представительством: представительство сословий — дворянства, земства, купечества, крестьянс т ва, казачества, представительство Церкви и рабочих и т. д. Такое представительство было бы органическим, а не партийным. Оно выражало бы мнения и ин тересы страны, а не идеи и вожделения партий. И если нынешний западно-европейский депутат ни с чем, собственно, кроме своей партии, не связан, то представитель данного земства или профессионального союза в народном представительстве только продолжал бы ту работу, которую он делает в своем земстве или профсоюзе. И так как всякие сословные перегородки в России разрушены окончательно и бесповоротно, то настоящее народное представительство должно будет состоять из комбинации территориального (области, земства, города) и корпоративного (научные, инженерные , рабочие и прочие профессиональные организации) представительства с непременным участием представительства всех признанных в России Церквей, конечно, с преобладающей ролью Православной Церкви.

Разница между партийным и корпоративным народным представительством гораздо более глубока, чем э то может показаться с первого взгляда. Политические па р тии западно- европейского образца имеют тенденцию, но только тенденцию представительствовать интересы отдельных классов общества. Но и рабочий класс поделился на профсоюзы христианские и на профсоюзы антихристианские. Крестьянство Франции, которое считалось оплотом ройялизма и было подчинено «диктатуре префектов», в большей своей части отошло в сторону коммунизма. Республиканская и демократическая партии САСШ и — соответственно — консервативная и либеральная партии Англии ДО Эттли, имели тенденцию отражать собою интересы тяжелой и легкой промышленности. Но все это партий н ое деление неустойчиво, случайно, основано не столько на и нтересах избирателя (классический пример — коммунистические симпатии французского крестьянства), сколько на случайной, почти рефлективной реакции «массы», неорганизованной и даже дезорганизованной; — на инфляцию и кризисы, на войны и демагогию, на разочарование во всем и на неверие ни во что. Личный рядовой состав всякой партии — за немногими и склю чениями — подбирается из неудачников во всех остальных областях человеческой жизни. Исключение относится к удачникам по рождению — вот вроде м-ра Черчилля. В среднем одаренный и образованный человек имеет свою профессию и делает свою карьеру — профессию и карьеру врача, адвоката, инженера и прочее. Этого он ни на какое «депутатское кресло» не променяет. Некоторым исключением является адвокатское сословие, сочлены которого утилизируют краткий период своего депутатства для рекламы, для связей, и для всяких комбинаций и махинаций после своего депутатского сид е ния. Но и тут в «партию» и в «парламент» идет только второ сортный элемент — вот у нас пошел Керенский, но не пошел Карабчевский. Из крупнейших русских инженеров, изобретателей , промышленников, писателей, журналистов и прочих — в Государственную Думу не пошел никто. Средний парламентский депутат — это, собственно «петрушка», который обязан вскакивать со своего места, когда соответствующий лидер дернет соответствующую веревочку, голосовать «за» или «против», продуцировать овации или скандал, хлопать в ладошки или топать ногами: все это заранее устанавливается за кулисами, совершенно так же, как результаты всякой профессиональной цирковой борьбы заранее устанавливаются «арбит ром». И только галерка, — цирковая или политическая, — может думать, что двойной нельсон, который на трибуне парла мента П. Н. Милюков заложил А. Ф. Керенскому — или наобо рот — имеет ка к ое — то политическое значение: не имеет ника кого. Ни для кого, кроме галерки. Галерка эта, правда, вели к а и обильна и, по-видимому, неисцелима.

Я, может быть, несколько злоупотребляю сра в нениями цирка и парламента. Но это происходит потому, что в совет ское время я промышлял цирковой бо р ьбой — и если бы эт о не было так противно — вероятно, преуспел бы в этой обла сти зрелищного искусства. Я также довольно долго в качестве ж у рналиста околачивался в кулуарах и прочих местах предсоветской Государственной Думы. В