— Месье Бомстаф! Месье Бомстаф! Проснитесь! Мне кажется, Боффин выпал за борт. Надо спасать Боффина!
— Ну что ты, мальчик мой! — отозвался Бомстаф, ещё похрапывая. — Я,
И Бомстаф перевернулся на другой бок, собираясь спать дальше. Вставать среди ночи и отправляться на поиски тролля! Такая мысль пришлась ему совсем не по вкусу.
— Да послушайте же, месье Бомстаф! Я обошёл весь корабль и нигде не нашёл ни следа Боффина, он даже над Мельвином не проказничал и нигде не озорничал!
Бомстаф и тут не слишком обеспокоился, когда узнал, что нигде никакой беды не приключилось, но по голосу Анри он понял, что тот вот-вот заплачет, и это заставило его тотчас же вскочить с постели. Бомстаф никогда ещё не видел такого, чтобы Анри плакал.
— Хорошо-хорошо, мой мальчик! — попытался он его успокоить. — Сейчас пойдём и обыщем корабль, Боффин наверняка найдётся. Просто он спрятался в каком-нибудь новом месте и там заснул. Он же вчера один стрескал целый пирог, обжора эдакий, и теперь дрыхнет без задних ног.
Накануне Кельвин испёк пирог с вареньем. Он выложил его на блюдо и накрыл сверху серебряной миской. В конце обеда он принёс блюдо на стол, но когда открыли крышку, от пирога там оставались только одни крошки.
— Не маловато ли ты предлагаешь на семерых едоков? — сказал Мельвин. Он был очень недоволен. — Может быть, он тебе так приглянулся, что ты как сделал его, так сразу же сам и съел, не дожидаясь остальных?
Очень скоро они сообразили, что съел пирог Боффин, который раньше вертелся под ногами и проказничал, а после обеда что-то перестал скакать, как обычно. Вид у него был осоловелый, как будто он объелся.
Встав, Бомстаф быстро разбудил остальных, и все вместе они принялись обыскивать корабль. Они обыскали все шкафы, заглянули в каждый уголок, каждый мешок или сумку, но Боффина нигде не было, он как сквозь землю провалился, а Анри совсем погрустнел. Он стоял у поручней и не отрываясь вглядывался в тёмную воду, но там ничего не было видно и не слышно было ни звука. Мальчик думал, что никогда уже ему не видать Боффина. Сердце его сжалось, и он вновь и вновь вспоминал слова, которые сказал ему Кастанак однажды вечером, когда они были вдвоём в обсерватории и наблюдали в большой бинокль за звёздами. Звезды так притягивали к себе мальчика, что он, казалось, не мог оторвать от них глаз, но всякий раз, как в темноте откуда-нибудь выскакивал Боффин, он невольно поворачивал к нему голову.
— Гляньте, месье Кастанак, — непременно говорил Анри, — а вон Боффин.
Наконец старый волшебник улыбнулся и сказал ему:
— У тебя есть редкий дар, мой мальчик! Ты умеешь замечать все прекрасное и удивительное в мире. Очаровываться звёздами очень просто, это умеют почти все люди. Гораздо труднее найти хорошее в тролле. Но уж если ты это умеешь, то должен сделать всё возможное, чтобы его сберечь, потому что и у тролля есть право на место в этом мире.
И вот теперь Боффин пропал, потому что Анри плохо за ним смотрел. Мальчик глядел на звезды, а по его лицу текли слезы. Звезды были где-то там, в бесконечной дали, и что бы он ни делал у себя на земле, звёздам от этого не станет ни лучше ни хуже. Больше он никогда не вернётся в константинопольскую башню, чтобы смотреть с Кастанаком на звезды.
Тролль в штормовом море
Анри уже потерял надежду свидеться c Боффином, но остальные продолжали его искать, не в силах смотреть на горе мальчика. Отнюдь не облегчало их поиски поведение попугая, который всё время летал вокруг них, повторяя каждому, что вид у них не больно-то умный, но от них хотя бы не так сильно пахнет. Но когда он в четвёртый раз повторил этот комплимент Гудвину, до того вдруг дошло, о чём речь. Он остановился. В это время они находились в трюме вдвоём с Мель-вином.
— Послушай, Мельвин! А ведь глупая птица права! Вид у нас и впрямь не слишком умный, потому что нас подняли среди ночи, и умом мы действительно не блещем. Вот ведь что он говорит. От нас не очень пахнет, зато от Боффина-то пахнет! И Гектор нам сразу покажет, где Боффин, если тот по-прежнему находится на борту!
— Мм-да! А ведь это мысль, — протянул Мельвин. Он был не вполне уверен, что понял её до конца, но если это значило, что поиски можно поручить Гектору, его это вполне устраивало. Наконец-то можно будет снова засунуть руки в карманы. Прошло ведь уже два часа с тех пор, как он их вынул, а он уж и не помнил, когда это бывало в последний раз.
Гудвин поднялся по трапу к каютам. Растянувшись на полу, там лежал Гектор. Он был единственным, кто не обращал никакого внимания на суматоху, поднявшуюся на корабле во время поисков.
— Что же ты, Гектор! Неужели все лежишь и спишь? — сказал Гудвин.
Гектор приподнял одну бровь, но остался лежать на полу, потому что ответить на вопрос Гудвина он всё равно не мог.
— Где Боффин, Гектор? Ты можешь отыскать Боффина?
Огромный бладхаунд при этих словах ожил. Он любил искать потерянные вещи и понял по голосу Гудвина, что дело важное. Гектор вскочил и повёл носом в воздухе. Затем он приник носом к полу, потянул воздух и сопя пошёл по следу Боффина. На бешеной скорости он взлетел вверх по трапу, заскочил в камбуз, снова выскочил, подбежал к штурвалу, и тут вдруг произошло нечто неожиданное! Нюхая след, Гектор помчался дальше и, выбежав на корму, вдруг остановился посредине палубы. Затем поискал с другой стороны и вновь остановился на том же месте. Тут он задрал морду кверху, повёл носом по воздуху и вдруг начал лаять. Анри тоже обернулся посмотреть, что там случилось.
— Что ты хочешь сказать, Гектор? — спросил Гудвин. — На мачте Боффина нет, это же сразу видно!
Но Гектор продолжал лаять, он совсем разгорячился. Пёс схватил Гудвина за штанину и стал тянуть его с ворчанием и рычанием, но всё было напрасно. Тогда он подпрыгнул и дёрнул зубами за свёрнутый и крепко притороченный к мачте парус.
— Парус! — воскликнул Бомстаф. — Разверните парус, ребята, и поднимите его!
— Как же так! Не может быть, чтобы он сидел внутри паруса, — растерянно произнёс Гудвин. — Мы сворачивали его вдвоём с Мельвином, и мы бы, наверно, заметили, если…
Дальше он так и не договорил, его прервал Бомстаф:
— Вы с ним, поди, не заметили бы даже, если бы вам на голову сел альбатрос и свил там гнездо! — загремел он зычным голосом. — А ну-ка, ребята, давай ставить парус!
И действительно, когда они наполовину развернули парус, там показалась какая-то шишка, которая с каждым разом, как они ещё немного разворачивали парус, становилась все заметнее. Наконец, когда был развёрнут последний слой паруса, оттуда появился Боффин. Он мирно спал. Анри был так счастлив, радость так переполнила его, что он просто не знал, что делать от счастья. Но излил он свои чувства не на Боффина, а на Гектора, который с большим достоинством и грустным выражением на морде принимал знаки внимания, которыми его осыпали. После этого случая Боффин ещё не раз терялся во время плавания, но «Элинор» был не таким уж большим кораблём, чтобы Гектор не мог его быстро отыскать. Только один раз это оказалось действительно трудным делом, но только потому, что Боффин умудрился спрятаться в старой бочке из-под селёдки. От бочки так сильно пахло, что даже Гектору было нелегко учуять там тролля. После этого происшествия среди экипажа началась долгая дискуссия о том, насколько от нового, смешанного запаха Боффина находиться в его компании стало труднее или легче.
Над Средиземным морем дул слабый восточный ветер, и «Элинор» спокойно, хотя и медленно, двигался вперёд, так продолжалось, пока они не обогнули Гибралтар и не вышли в Атлантический океан. Тут ветер заметно усилился и посвежел, и, пока они плыли на север, на палубу часто залетали солёные брызги.
Было очень забавно наблюдать за тем, как вели себя попугай, Гектор и Боффин, когда новая волна заплёскивалась на палубу, обдавая её фонтаном брызг. Гектор поднимался и переходил лежать на другую сторону палубы. Когда рулевой поворачивал штурвал и корабль менял курс, палубу начинало заливать с другой стороны и Гектор снова оказывался под душем. Тогда он вставал, отряхивался, спускался в каюту и укладывался там. Анри научил Боффина крутить на палубе сальто-мортале, но, несмотря на всю ловкость
