мальчишеский голос заставил Клотильду вздрогнуть. Воистину Шарло был внуком своего деда! Мальчик стоял в дверях, сжимая в руках кинжал, и, похоже, прекрасно знал, как с ним обращаться.
— Шарло… — Клотильда повернулась к барону. — Сигнор, если в вас есть хоть капля благородства, вы уйдете и забудете то, что видели.
— Нет, — набычился барон, — я не уйду, пока не узнаю правду.
— Хорошо, — женщина вздохнула, — выбора вы мне не оставили. Я расскажу все, и будьте вовеки прокляты, если нас предадите.
— Я в своей жизни еще никого не предал, — пророкотал Фарни, — меня предавали, это случалось, а я нет. Клянусь, ваша тайна умрет со мной.
— Я верю вам. Шарль, прошу тебя, подожди в соседней комнате. Садитесь, Эгон. Вы уже знаете, чем закончилась Гразская битва и кто стал королем.
— Да, — барон наклонил большую голову, — но какое это имеет…
— Не перебивайте меня, мне и так непросто рассказать все коротко и ясно.
— Простите.
— Вам не кажется, что вы поздновато просите прощения? Это не моя тайна. Этот мальчик — сын Александра Тагэре. В комнате Марго сейчас находится его сестра. Детей мне привезли, потому что… — Клотильда замешкалась, стараясь не сказать лишнего, — потому что когда-то знали моего мужа и меня и потому что я вне подозрений. Это было как раз накануне нашего прошлого разговора.
— И что вы собрались делать?
— Я не смогу объяснить соседям, откуда у меня двое детей. Конечно, сначала будут искать среди уцелевших сторонников Тагэре, но потом синяки начнут рыть глубже. Я не могу рисковать.
— А где те люди, которые их привезли?
— Они не могли остаться, их слишком легко узнать.,
— Это рыцари Александра?
— Один из них, — кивнула Клотильда, — причем самый заметный.
Вот и все. Теперь ее жизнь и смерть и, что самое главное, жизнь и смерть детей в руках этого человека. Если он их выдаст… А может, его убить? Но как? Она не сумеет.
— Сигнора, — барон говорил очень серьезно, почти торжественно, — я настоятельно вам советую одуматься и принять мое предложение.
— Но…
— Я вас выслушал, теперь выслушайте меня. Вы правы, что синяки перероют всю Арцию. Неужели вы думаете, что появление где бы то ни было женщины с двумя детьми подходящего возраста пройдет мимо их внимания? Вас найдут в любом другом месте куда быстрее, чем в Гран-Гийо. Даже если вы покрасите мальчишку или переоденете его в девочку. Они станут проверять всех чужаков, а с учетом норова Шарля, вам вряд ли удастся долго хранить инкогнито.
— Барон…
— Клотильда, ответьте мне, только честно, на два вопроса. Если бы вам не привезли детей, согласились бы вы стать моей женой и на что вы готовы пойти, чтобы их спасти?
— Отвечаю. — В глазах женщины сверкнул вызов. — Я бы с радостью приняла ваше предложение, и я готова пойти на все.
— Очень хорошо. Вы согласны поступиться своей репутацией ради того, чтобы дети были в полной безопасности?
— Да.
— Тогда мы сегодня же объявляем о нашей свадьбе и о том, что мы тайно сожительствуем со времени моего возвращения в Гран-Гийо. Я полюбил вас с первого взгляда — это, кстати говоря, правда, — и вы, не спорьте, ответили мне взаимностью. У нас родились сын и дочь, которых мы были вынуждены скрывать, но теперь я свободен и готов исполнить свой долг перед любимой женщиной и детьми, которых признаю своими. Да, на их гербе будет кошачья лапа, но она у них и так была…
— Эгон, — она впервые за последние две кварты позволила себе так его назвать, — вы действительно готовы пойти на это? Почему? Ведь вы сторонник Лумэнов…
— Я вас люблю, Клотильда. Даже будь это ваши незаконные дети, я, ни мгновения не колеблясь, предложил бы вам то же самое. Мне нет дела до вашего прошлого, если настоящее и будущее принадлежит мне. Но, дорогая моя, какого же вы обо мне мнения, если могли подумать, что я способен выдать детей? Чьи бы они ни были! Ну и третье… Как вы думаете, почему я, сторонник Лумэнов, участник таригонской резни, до сих пор здесь? Только ли из-за вас? Нет.
Как бы я вас ни любил, я бы исполнил свой долг, но ублюдку Тартю и тем, кто его запихнул на престол, я не должен ничего. Александр был хорошим королем и настоящим рыцарем. Проклятый, — прорычал барон, — никогда себе не прощу, что при Гразе я не был рядом с королем!
— С королем?
— Да, — ноздри Фарни раздувались, — Александр вытащил Арцию из ямы, приструнил эту воронью стаю Вилльо… Это был король-воин и король-умница, а я, видите ли, не мог ему простить имени… А теперь к нам наползли ифранские ублюдки, да еще с капустницами! Ну нет… Мы еще поборемся! — Барон грозно расхохотался. — Мальчишка мне понравился. Очень понравился, на отца похож! Я буду не я, если не доделаю начатое. Шарль станет славным воином, а там посмотрим. Сын Александра — это сын Александра…
— Эгон!
— Мы еще увидим, как мальчишка вышвырнет эту нечисть из Арции. — Великан остановился и, глядя в глаза Клотильде, в упор спросил: — Так сигнора выйдет за меня?
— Да, — ответила женщина и, рассмеявшись, добавила: — Проклятый меня побери!
2895 год от В.И.
6-й день месяца Зеркала
СРЕДИННАЯ АРЦИЯ
От преследования они оторвались. Так утверждал Крапивник, оказавшийся прекрасным, хоть и удивительно сварливым разведчиком, у которого имелась замечательная способность оборачиваться при необходимости рыжей бабочкой. Первая фраза возвратившегося из очередного полета зануды была: «Что бы вы без меня делали», и в этом была доля правды. Трижды они успешно обходили королевские разъезды и, кажется, оставили их позади. Затем Крапивник потребовал обещанную лошадь — после дня Осеннего Равноденствия он должен был либо уснуть до весны, либо принять человеческий облик. Крапивник избрал последнее, и Рито купил для него и Николая лошадей и теплую одежду для всех, после чего денег почти не осталось: Яфе и Николай бросили свои пожитки в Мунте, а у Крапивника ничего не было и быть не могло.
Новые кони, крепенькие гнедые жеребчики, хоть и уступали скоростью и статью двоим своим собратьям, оказались неплохими ходоками, а Крапивник, ставший небритым молодым человеком с кислым выражением лица и неожиданно прекрасными темно-зелеными глазами, прятавшимися в ресницах такой длины, что любая девушка умерла бы от зависти, показал себя отменным наездником. Попутно выяснилось, что в человеческом обличье он еще болтливее. Несмотря на то что его никто ни о чем не спрашивал, Крапивник не замолкал ни на мгновение. К вечеру он пришел к выводу, что ему необходимо человеческое имя, и, перебрав множество арцийских и атэвских имен, так ни на чем и не остановился. В конце концов в разговор включились все, предлагая и вспоминая все новые и новые прозвища, которые отвергались один за другим. Наконец Николай, чья кротость и незлобие в последние дни подвергались сильнейшему испытанию, вопросил, что бы хотел выразить своим именем уважаемый Крапивник.
— Бум-бум-бум, — задумался тот, — ну, во-первых, оно должно быть только моим, потому что я неповторим и не хочу ни на кого походить, во-вторых, оно должно звучать красиво, в-третьих… Оно должно иметь смысл…
— Какой? — устало поинтересовался Рито. Происходившее казалось ему глупым сном, который
