И, протягивая каждому руку, он давал по рублёвке. В этот день они ещё оставались в сарае. Инженеры уехали со своим отрядом на телегах, нагруженных чемоданами, а полковник, оставив роту на попечении Евгении Васильевны, отправился за указаниями, что ему делать с пленными.
СЕМЬ КАЗНЕЙ ЕГИПЕТСКИХ
В Почепове, куда пленных пригнали в начале августа, их ожидала огромная работа: надо было построить почти шестикилометровый деревянный мост через болото.
Давно уже начали его строить, но никак не могли достроить, так как мост этот находился под обстрелом немецких орудий и немцы добросовестно расстреливали ночью все то, что русским удавалось построить за день. Таким образом, в этой точке сосредоточились два противоположных интереса: русские хотели во что бы то ни стало построить мост, а немцы хотели во что бы то ни стало его разрушить. Поэтому, когда русские начали сгонять сюда большее количество людей, чтобы его поскорее сделать, немцы стали посылать больше аэропланов и гранат, которые начинали сильнее бомбардировать злополучный мост.
Тогда русские решили снять с работы русских солдат, заменить их австрийскими пленными и сообщить немцам, что если они будут стрелять, то будут убивать своих же подданных. На другой день немцы хитроумно ответили на этот шаг русских: они сбросили с аэроплана листовки, в которых сообщали, что стрелять они будут только по русским инженерам и по руководителям работ, поэтому они рекомендуют пленным держаться подальше от инженеров, в противном случае им придётся пенять на себя.
Это предупреждение пленные приняли близко к сердцу, и, как только начинал гудеть мотор немецкого или русского аэроплана, они разбегались в разные стороны и. расположившись где-нибудь в лесу, искали вшей или играли в карты до тех пор, пока конвоиры не сгоняли их снова к месту работы.
Эта беготня, казалось, весьма забавляла немецких авиаторов. Немецкие аэропланы без всякого повода, откуда бы они ни возвращались, предпочитали пролететь над мостом. Они кружились над постройкой, беззаботно спускаясь так низко, что полевые орудия с остервенением выбрасывали в них шрапнель и лаяли, как собаки. Они бросали бомбы и, сопровождаемые разрывающейся шрапнелью, улетали обратно, а солдаты разбегались.
Едва удавалось согнать пленных к постройке, как опять где-нибудь падала и разрывалась бомба, и первый, кто слышал её взрыв, командовал:
— Ребята, бери ноги на плечи, союзник уже здесь! Почепово, где расположились пленные, было грязной, запущенной деревушкой с несколькими едва сохранившимися хатами. Большинство хат сгорело от немецкой бомбардировки. Жить в сараях из-за холода было невозможно, поэтому люди набились в хаты, как сельди, ложась ночью один на другого. Когда пленные возвращались с работы, хозяева хаты начинали креститься:
— Прости, господи, грехи паши и убери отсюда эти австрийские морды.
Старый Головатенко все сокращал расходы на довольствие, полагая, что зимой война кончится и его доходы прекратятся. Он уменьшил порции хлеба, отнял сахар и вместо солёной рыбы, из которой варилась уха, начал класть в щи рубленые листья свёклы, которые привозились откуда-то с поля.
Когда утром, выходя на работу, считали, сколько новых ям прибавилось от немецких гранат, и смотрели, какие за ночь произошли новые разрушения, Швейк говорил:
— Ну, на нас обрушились все египетские казни. В один день аэропланов налетело, как мух, и они начали прогуливаться над мостом туда и обратно. Пленные сидели в лесу и, так как, было холодно, разводили костры и грелись. Некоторые принесли с собой картошку и начали её печь. Эту картошку вырывали на полях крестьян деревни Почепово целыми мешками.
— Мы их всех объедим, — задумчиво сказал Горжин. — Ещё одна зима, и они помрут с голоду, и мы вместе с ними.
— Я, — отозвался пискун, — я тут не останусь. Я пойду к дружинникам, ведь все равно убить меня могут где угодно, но там я хоть наемся вдоволь!
— Если бы я не присягал императору, — проговорил, чистя картошку, Швейк, — я бы тоже пошёл в дружинники. Но я ему обещал служить и лучше буду здесь воровать картошку. Обязанность каждого солдата — уничтожать неприятеля и приносить ему как можно больше вреда.
Швейк начал выгребать картошку из золы и, когда тот, кто считал себя её собственником, закричал на него: «Но, но, ты не слопай у меня все вместе с углями!», деловито повторил:
— Долг каждого солдата — уничтожать врага и приносить ему как можно больше вреда!
Это напоминание вызвало бурное согласие, которое проявилось в соответствующих действиях. Кто ел, а кто пошёл опять воровать картошку. Крестьяне деревни быстро заметили воров и с криками и жалобами сбежались к хате, где помещалась канцелярия полковника Головатенки.
Евгения Васильевна только что встала, когда к ней пришли крестьянки. Она внимательно их выслушала, уверила, что сейчас придёт полковник, что он вышел только на минутку по своим надобностям, а когда крестьяне заявили, что пленные покрали у них всю картошку, она уныло сказала:
— Это возможно. Наверно, они голодны. Да, они действительно голодны. Милая, — обняла она возле стоявшую бабу, — что бы ты делала, если бы ты была голодна и шла мимо картошки? Человек существо слабое, о грехе не думает, наворовала бы и ты картошки, сварила бы её и ела. Это уж так от Бога, — голодный человек поесть любит.
— А я их в Россию позвала, а я их в плен взяла, что их кормить буду? — закричала баба, отталкивая Евгению. — Вот вы их и кормите! Казна вам деньги платит на них, а вы эти деньги крадёте, а людей морите голодом. Вот сволочь какая московская!
Евгения Васильевна покраснела:
— Не ругайся, а то я тебе по морде дам! На вот, выкуси, — и она поднесла к носу бабы свою руку.
— Эй, люди, мы ищем у начальства справедливости, а тут курва хочет меня бить! — закричала баба и, крича изо всех сил: — Эй, народ православный, бей воров, бей насильников! — вцепилась руками в волосы противницы.
Около любовницы полковника собралась толпа, её тащили за волосы, били кулаками под бок и пытались повалить наземь. Но Евгения Васильевна так отчаянно орала, что полковник, поддерживая брюки руками, прибежал к ней на помощь. Ударами кулаков он разогнал баб и освободил Евгению Васильевну, всю исцарапанную их ногтями. Потом заорал на баб:
— Вы зачем напали на женщину, а? — и бросился к чемодану за револьвером.
— Мы пришли жаловаться на пленных, — хором ответили бабы, — они у нас поля опустошили, а барыня за них стоит. У нас австрийцы всю картошку поели — что мы будем есть зимой? Чем мы детей накормим?
Головатенко сунул револьвер в карман:
— Вот народ хитрый! Ну, возьмут там австрийцы пару картошек, а вы с жалобами! А если проклятый германец придёт вот сейчас и все у вас заберёт? Что же вы, Бога не боитесь, из-за картошки жену мою бить будете? Я говорю, что немцы придут, коров у вас отнимут, а вас заберут всех в плен! Ну, пошли, пошли!
Он опять вынул револьвер из кармана и стал целиться в баб. Те начали выбегать из комнаты.
— Сукин сын! Говорил, что наша армия самая лучшая на свете, а теперь пугает, что немец придёт, вот сволочь! Надо все начальство побить!
Узнав, что его рота питается на деревенских полях, полковник этому очень обрадовался. Он перестал ей совершенно давать хлеб и в ответ на ругань населения, угрожавшего идти с жалобой к самому царю, только улыбался:
— Слышите, как германец стреляет? Вот он скоро будет здесь, все у вас заберёт, тогда будете жаловаться!
Между тем голод возрастал. А с голодом пленные становились все более дерзкими. Они крали все, что им попадалось под руку. Таскали сжатый хлеб в сараях, врывались в кладовые, ловили кур, и в конце концов ни одна кошка, ни одна собака не были уверены в том, что они не будут съедены пленными.
