темницы, отнимать у гильотины ее жертвы!
Шарло потянулся к нему через стол, одобрительно кивая головой, и они пустились обсуждать подробности побегов, о которых рассказывали Лебрены. Они говорили с огромным воодушевлением; между нами как бы возникла некая связь, некая сфера взаимопонимания, из которой я и Дэвид были исключены.
— Вот что я сделал бы в подобных обстоятельствах… — говорил Джонатан, с жаром излагая какой- то рискованный план действий.
Вся троица была по-мальчишески полна энтузиазма.
Джонатан подробно описал, как толпа схватила мою мать и притащила в мэрию, где ее держали под арестом, между тем как под окнами бесновались люди, с воплями требуя ее выдачи, чтобы вздернуть на фонарь.
— А в это время мой отец, переодетый кучером, сидел на козлах кареты на заднем дворе мэрии.
Он подкупил мэра, чтобы тот выпустил мою мать, и погнал карету, в которой она спряталась, прямо сквозь толпу на площади.
Риск был огромный. В любой момент можно было ожидать провала.
— Он никогда не допускал возможности провала, — сказала я.
За столом наступила тишина. Все отдавали молчаливую дань восхищения Дикону. Даже Шарло, видимо, считал, что в тот момент он был великолепен.
И все же Шарло сказал:
— Но он мог бы в тот раз помочь бежать и другим!
— Как бы он это сделал? — спросила я. — Даже вывезти матушку было достаточно трудным и опасным делом.
— Однако ведь людей как-то вывозят оттуда. Есть отважные мужчины и женщины, которые жизни свои положили за это! Mon dieu, как бы я хотел быть там.
— И я! — эхом отозвался Луи-Шарль.
Разговор еще долго продолжался в том же духе.
Меня по-прежнему занимали мои собственные проблемы. Джонатан или Дэвид? На следующий год в это время, говорила я себе, мне будет восемнадцать. И к тому времени все должно быть решено.
Если бы только мне не нравились они оба так сильно! Возможно, все дело было в том, что они — близнецы, как бы две противоположные грани одной личности.
У меня мелькнула фривольная мысль, что тому, кто влюбился в близнецов, следовало бы позволить вступить в брак с обоими сразу.
Когда я была с Дэвидом, то много думала о Джонатане. Но когда я была с Джонатаном, то вспоминала Дэвида.
На следующий день после памятного разговора за обедом я выехала на прогулку и ожидала, что Джонатан последует за мной, как он обычно делал. Он знал, в какое время я выезжаю.
Я ехала довольно медленно, чтобы дать ему возможность нагнать меня, но он не появился. Я поднялась вверх по склону туда, где был хороший обзор. Но Джонатана нигде не было видно.
Я прервала прогулку и вернулась обратно, порядком раздосадованная. Когда я вошла в дом, то услышала голоса в одной из маленьких комнат, примыкающих к холлу, и заглянула в нее.
Джонатан был там вместе с Шарло и Луи-Шарлем. Они были поглощены серьезным разговором.
Я сказала:
— Привет! А я выезжала.
Они едва меня заметили… даже Джонатан.
Я ушла от них раздосадованная и направилась к себе в комнату.
Вечером за обедом разговор опять потек по обычному руслу: события во Франции.
— На земле есть и другие места, — напомнил им Дэвид.
— Есть еще Древний Рим и Древняя Греция, — довольно презрительным тоном сказал Джонатан. — Ты настолько погрузился в древнюю историю, братец, что потерял представление о той истории, которая разыгрывается вокруг тебя.
— Будь спокоен, — возразил Дэвид, — я полностью понимаю всю важность того, что происходит в настоящее время во Франции.
— Ну, и разве это не важнее, чем Юлий Цезарь или Марко Поло?
— Ты не можешь отчетливо видеть исторические события в тот момент, когда они происходят, — медленно сказал Дэвид. — Это все равно, что рассматривать картину, написанную маслом, с близкого расстояния. Ты должен отойти назад… на несколько шагов… или лет. Картина же, которая пишется сейчас, еще не закончена.
— Ты, с твоими метафорами и притчами! Ты жив едва на половину. Давайте расскажем ему, а? Шарло? Луи-Шарль? Как? Расскажем ему, что мы собираемся делать?
Шарло с важностью кивнул.
— Мы едем во Францию, — сказал Джонатан. — Мы собираемся спасти тетю Софи… вместе с другими.
— Вы не можете! — вскричала я. — Во-первых, Дикон никогда не разрешит вам!
— Знаешь, Клодина, я уже не ребенок, которому говорят: «Сделай то… сделай это». — Он смотрел на меня со снисходительной усмешкой. — Я мужчина… и я буду делать, что хочу.
— Правильно, — поддакнул Шарло. — Мы — мужчины… и мы собираемся поступать так, как нам кажется нужным, кто бы нас ни пытался остановить.
— Отец скоро положит конец этим планам, — сказал Дэвид. — Ты очень хорошо знаешь, Джонатан, что он никогда не даст согласия на твой отъезд.
— Я не нуждаюсь в его согласии.
Шарло самодовольно улыбнулся Луи-Шарлю:
— На нас у него нет прав.
— Увидите, что он не допустит этого, — сказал Дэвид.
— Не будь так уверен!
— Но, — задала я практический вопрос, — каким образом вы намерены пуститься в это великое приключение?
— Не ломай себе головы, — ответил Шарло. — Тебе все равно не понять.
— О нет! — воскликнула я. — Я-то, конечно, глупа… но не так глупа, как некоторые, которые тешат себя буйными фантазиями. Помнишь историю дяди Армана? Как он хотел обрушиться на смутьянов? Что с ним стало? Его посадили в Бастилию… и сильный, здоровый человек превратился в жалкого инвалида. И… как говорят Лебрены, он умер, так и не оправившись после заточения в Бастилии.
— Значит, он был недостаточно осторожен. Он наделал ошибок. Мы их не повторим. Дело это благородное. Я не могу больше стоять в стороне, когда такое происходит с моим народом… с моей родиной…
Дэвид сказал:
— В самом деле, это — благородная идея, но она требует глубокого и тщательного обдумывания.
— Разумеется, надо все обдумать, — возразил Шарло. — Но как мы можем выработать план, пока не попадем туда… пока не разузнаем обстановку?
Я заметила:
— Кажется, вы в самом деле настроены серьезно.
— Серьезнее, чем когда-либо, — ответил Шарло, Я взглянула на Луи-Шарля. Он кивнул мне в подтверждение. Конечно, он всюду последует за Шарло.
Я заставила себя посмотреть на Джонатана и увидела горящую голубизну его глаз, и ощутила боль и гнев оттого, что это пламя зажег в них замысел, не имеющий ко мне никакого отношения, и оттого, что он готов был так необдуманно рисковать не только своей жизнью, но и жизнями Шарло и Луи-Шарля.
