— Уж тебе-то незачем ехать с ними, — сказала я. Он улыбнулся и покачал головой.
— Но ты не француз.
Это не твои проблемы.
— Это проблемы всех здравомыслящих людей, — назидательно произнес Шарло.
Им двигала любовь к своей стране, но с Джонатаном дело обстояло не так, и он меня глубоко уязвил. Он ясно дал мне понять, что я имею для него лишь второстепенное значение.
Он жаждал этого приключения сильнее, чем меня.
Весь следующий день Джонатан отсутствовал вместе с Шарло и Луи-Шарлем. Они вернулись вечером и не сказали, где были. Но у них был хитровато-довольный вид. Наутро они снова уехали верхом и опять вернулись поздно.
Я говорила о них с Дэвидом, и он выразил озабоченность по поводу их планов.
— По-моему, это одни разговоры, — сказала я, — Вряд ли они отправятся во Францию.
— А почему бы и нет? Шарло — фанатик, а Луи-Шарль всюду последует за ним.
Вот Джонатан, — он пожал плечами, — у Джонатана часто возникают сумасбродные планы, но уверяю тебя, что большинство из них так и не осуществились. Он любит воображать, как он мчится на великолепном боевом коне навстречу опасности и выходит из нее победителем.
Он всегда был таким.
— Он очень похож на отца.
— Нашему отцу никогда бы не пришла в голову донкихотская идея насчет спасения чужестранцев. Он всегда говорил, что французы навлекли на себя революцию собственным безрассудством, и теперь должны расплачиваться.
— Но он все же отправился туда и вернулся победителем.
— У него всегда была ясная цель. Он отправился туда единственно за тем, чтобы спасти твою мать. Он разработал план действий хладнокровно и эффективно. Эти же трое позволяют своим эмоциям взять верх над рассудком.
— С тобой этого никогда не бывает, Дэвид.
— По своей воле — нет, — согласился он.
— Что с ними делать? Я чувствую, что они настолько безрассудны, что способны на все.
— Отец скоро приедет. Он разберется с этим.
— Скорей бы они с матушкой вернулись! Дэвид взял мою руку и пожал ее.
— Не волнуйся, — сказал он. — Сейчас происходят важные события. Мы на грани войны с французами. Прежде всего наши мальчики убедятся, что пересечь границу не так-то легко. Они наткнутся на препятствия, непреодолимые препятствия.
— Надеюсь, что ты прав, — сказала я.
К моему великому облегчению, Дикон и матушка вернулись домой на следующий день.
— Все хорошо, — сказала мать. — Мы доставили Лебренов к их друзьям. Их встретили очень радушно. Они найдут там приют, в котором так нуждаются, но пройдет еще некоторое время, прежде чем они придут в себя после перенесенных ужасных испытаний.
Буря разразилась за обедом.
Мы все сидели вокруг стола, когда Шарло сказал почти небрежно:
— Мы решили отправиться во Францию.
— Это невозможно! — воскликнула матушка.
— Невозможно? Вот слово, которого я не признаю.
— Ваше признание или непризнание английского языка к делу не относится, — вмешался Дикон. — Я знаю, что вы владеете им далеко не безукоризненно, но когда Лотти говорит вам, что вы не можете ехать во Францию, она имеет в виду, что вы не можете быть так глупы, чтобы пытаться это сделать.
— Другие же смогли, — возразил Шарло.
Он с вызовом посмотрел на Дикона, который ответил резким тоном:
— Она имеет в виду, что это невозможно для вас.
— Вы хотите сказать, что считаете себя каким-то сверхчеловеком, который один только может делать то, что другие не могут?
— Пожалуй, вы попали в точку, — добил его Дикон. — Возьму-ка я еще немного этого ростбифа.
Отлично готовят его у нас на кухне.
Тем не менее, — сказал Шарло, — я еду во Францию.
— А я, — вставил Джонатан, — еду с ним. Несколько мгновений отец и сын молча мерили друг друга взглядами. Я не могла до конца понять, что выражали эти взгляды. В глазах Дикона мелькнула искорка, которая заставила меня подумать, что он не был слишком удивлен. Но, возможно, я придумала это после.
Наконец, Дикон нарушил молчание. Он сказал:
— Ты сошел с ума.
— Нет, — сказал Джонатан, — просто принял твердое решение.
Дикон продолжал:
— Так, понимаю. Значит, это план. Кто еще собирается присоединиться к этой компании глупцов? Как насчет тебя, Дэвид?
— Конечно, нет, — ответил Дэвид. — Я уже сказал ему, какого я мнения об этой идее.
Дикон кивнул:
— Я приятно удивлен, что кто-то в семье еще сохранил благоразумие.
— Благоразумие! — возмущенно сказал Джонатан. — Если благоразумие заключается в том, чтобы посвятить себя исключительно книгам и математике, то мир не сможет далеко продвинуться по пути прогресса.
Наоборот, — возразил Дэвид, — идеи, работа мысли и образование сделали намного больше для прогресса, чем безответственные авантюристы.
— Я готов поспорить!
— Довольно! — прервал Дикон. — Думаю, вас сбило с толку появление этих беженцев. Но ведь вы слышали их рассказ. Франция превратилась в страну дикарей.
— Там еще есть благородные люди, — сказал Шарло, — и они делают все, что в их силах, чтобы спасти страну.
— Для них это будет непосильная задача. Я предупреждал много лет назад, что они движутся к катастрофе.
— Это правда, — сказала матушка. — Ты предупреждал их, Дикон.
— И тогда они стали проповедовать против нас… встали на сторону американских колонистов.
Что за глупцы! Кто же теперь может удивляться, что они дошли до такого состояния!
— Я могу, — сказал Шарло. — Но заставить вас понять — напрасный труд.
— Я достаточно хорошо понимаю. Не очень-то вы глубокомысленны, просто компания молодых идиотов. Ну, а теперь покончим с этим. Я хочу спокойно насладиться этим превосходным ростбифом.
За столом воцарилось молчание. Сабрина, которая сошла вниз ради счастья любоваться Диконом и видеть, как он с аппетитом поглощает ростбиф, сидела с напряженным лицом. Она ненавидела споры.
Матушка тоже расстроилась. Она жалела, что все так вышло. После отлучки из дома, даже такой краткой, она хотела радоваться своему возвращению к домашнему очагу.
Дикон сказал, что после обеда он хочет поговорить с Джонатаном в своем кабинете. Когда я поднималась наверх, то слышала, как они там негромко беседовали.
Матушка зашла ко мне в спальню. Она присела на кровать и грустно посмотрела на меня.
— Как все это случилось? — спросила она.
Я рассказала, как они постоянно толковали между собой и так были поглощены своими замыслами, что мы, остальные, как бы перестали для них существовать.
— Мне кажется, это затеял Шарло, — сказала я.
— Шарло всегда был настроен патриотически. Он сын своего отца. Жаль, что он и Дикон не ладят
