Я почувствовала облегчение. Мое беспокойство усилилось с тех пор, как Жанна показала мне трубу в Эндерби.
— Спасибо, — сказала я.
— В конце концов, — он подошел ко мне, улыбаясь, — это наша тайна, не так ли… твоя и моя?
— Я никогда не соглашусь с тобой относительно этих вещей.
— Может быть… со временем. Это мудрый взгляд.
— Я никогда не забуду своей вины. Каждый раз, глядя на Амарилис…
— Это моя дочь, не так ли?
— Не знаю. И никогда не узнаю, кто ее отец.
— Я буду думать о ней как о своей, а Дэвид — как о своей.
— Дэвид обожает ее, — сказала я. — Думаю, что ты редко думаешь о ней.
— Ты так мало знаешь обо мне, Клодина. Целую жизнь может занять изучение всех лабиринтов моей души и ее скрытых тайников.
— Я оставлю Миллисент это путешествие за открытиями.
— Она даже не попытается. Миллисент принимает это, как и ты. Наша женитьба будет идеальной с точки зрения обеих семей. Богатые семьи преследуют одну цель — объединяться. Они делают это веками. Это основа, на которой зиждется большинство наших благородных домов. Маленькие семьи разрастаются, большие становятся огромными. Они увеличивают благосостояние и вес в обществе. Их девиз: благополучие и власть через союз.
— Это все очень цинично.
— И, тем не менее, мудро.
— Как же тогда люди, которые строят эти великие сооружения? Они ничего не значат?
— Они крайне важны. Они — кирпичики и камни, которые один за другим ложатся в башню могущества. Только объединение делает нас такими, какие мы есть.
— Моя мама ничего не внесла. Правда, когда-то и она была очень богата.
— И это пленило Дикона.
Он так любил ее, что взял без единого пенни… как я тебя.
— Но твой отец выполнил долг, женившись на моей матери. Я думаю, что она много сделала для увеличения благосостояния Эверсли.
— О да, конечно. Особенно в Лондоне. Банки… и все связанное с ними.
Мой отец много сделал для благополучия семьи и этим заслужил право жениться по любви.
— Ты самый циничный человек, которого я когда-либо встречала.
— Потому что я называю вещи своими именами, потому что я не развожу сентименты.
— Ты не любишь Миллисент.
— Мне нравится Миллисент. Она забавляет меня. Между нами будут споры, потому что она очень сильная дама и любит командовать. Она похожа на свою мать, которая честно переигрывает старого Петтигрю. Посмотри на леди Петтигрю, и ты увидишь Миллисент через тридцать лет.
— И это не беспокоит тебя?
— Конечно, нет. Я восхищаюсь леди Петтигрю. Я не хочу мягкой глупой жены. Споры больше возбуждают, чем надоедливые упреки.
— Возможно, упреки будут.
— Безусловно.
— Ты показал себя в очень плохом свете.
— Хотя я все еще не теряю надежды, что ты расположена ко мне, Клодина. Не так ли?
— Я думаю, что ты именно тот, кого называют обольстителем.
— Я польщен.
— Я видела тебя с дамами, с Миллисент… а как на тебя смотрят горничные и сегодня Матти. Это похоже на влечение полов.
Он засмеялся:
— Я люблю женщин. На них так приятно смотреть, а когда они умны, с ними так интересно разговаривать. Я люблю споры… словесные сражения.
— Ты любишь, флиртуя, поддразнивать, и здесь ты великолепен.
— Ты также, Клодина.
— Не могу понять, почему ты решил это.
— Потому что ты это хорошо делаешь. Люди всегда любят то, что они хорошо делают.
Он повернулся, чтобы взглянуть на меня, и я, увидев сверкающую голубизну его глаз, подумала: «Нет, нет! Только не это. Это не должно снова произойти».
— Клодина, — сказал он серьезно. — Я люблю тебя и всегда буду любить, ты знаешь.
Он притянул меня к себе, и в этот счастливый миг я почувствовала, что снова поддаюсь ему. Я хотела быть с ним, опять хотела очутиться в той маленькой комнате. Он снова околдовал меня своими чарами, и что-то говорило мне, что он никогда меня не отпустит.
— Нам надо возвращаться.
— А не рано? На улицах полно народу. Церемония во дворце еще не закончилась. Слуги и подмастерья еще гуляют. Их трудно удержать в такой день.
Мы можем куда-нибудь пойти… побыть наедине… вместе.
На мгновение я почти поддалась на уговоры. Потом стыд наполнил меня.
— Нет, — сказала я строго, — больше это не повторится. Иногда я встаю ночью и думаю…
— Обо мне… о нас, — сказал он.
— О тебе и о себе, и я ненавижу себя. Твои правила не для меня. Ты скоро женишься. К свадьбе уже почти все готово.
И я замужем за Дэвидом, твоим родным братом.
Он такой хороший человек.
— Да, Дэвид хороший.
— Он сегодня в Клаверинге, как всегда, работает, думая, вероятно, что мы скоро будем вместе. Ты пытался открыть мне… твою жизненную философию. Она так цинична, Джонатан. Ты мало думаешь о том, что важно для меня.
— Мы не причинили Дэвиду боли. Он никогда не узнает.
— Как ты можешь быть уверен? Я умру, если он узнает.
— Он не заподозрит. Он никогда не усомнится в тебе. Верный тебе, он думает, что и другие похожи на него, особенно ты. Он живет по установленным канонам. Я хорошо его знаю. Мы вместе росли, нас воспитывал один учитель. Я был хитер и искал приключений. Я часто следил за своей старой нянькой, когда она тронулась умом.
Ее так расстроила смерть моей матери, что она стала следить за отцом, надеясь поймать его за каким-нибудь нехорошим делом. Она хотела знать о каждой женщине, интересовавшей моего отца. Мне нравилось это. Однажды я пошел за ним и твоей мамой в Эндерби. Этот старый дом, как он притягивает! Он оказался прекрасным местом для тайных встреч. Дэвид прост… я не имею в виду умственно. Он очень умен, даже более, чем я.
Но он не обращает внимания на жизнь… жизнь в моем понимании.
Он живет, как все, думает, как все, и считает, что и все такие же.
Поэтому он никогда не заподозрит.
— И если то зло, которое я ему причинила…
— Я сказал тебе, это будет злом, только если оно откроется.
— Мне не подходят твои циничные рассуждения. И если то зло, которое я причинила ему, можно утаить, то я никогда, никогда не сделаю то, что снова сможет ранить его.
— Глупо давать такие клятвы, Клодина. Я встала, Джонатан тоже поднялся.
— Какой прекрасный день! — сказал он. — Река, тишина… и ты здесь одна вместе со мной.
— Давай вернемся, — ответила я.
Мы поехали назад, и, когда достигли города, толпы все еще были на улицах.
В доме было несколько слуг. Они сказали, что свободны до вечера, пока не вернутся
