Я выглянула в окно. Как она была элегантна! Ее одежда была выдержана в бледно-серых тонах, а на шляпе красовалось развевающееся по ветру перо.
— Так они уже здесь? — и Карлотта рассмеялась, как будто в том, что я приехала сюда, было что- то забавное.
Она поднялась наверх и остановилась на пороге моей комнаты.
— Анжелет! — воскликнула она и бросилась ко мне, заключив меня в объятия. То, что она сделала потом, вряд ли можно назвать поцелуем. Скорее, она стукнулась своей щекой о мою, сначала с одной стороны, а потом — с другой.
— Как жаль, что твоя сестра не смогла приехать. Рот Карлотты слегка скривился, и я почувствовала, что она на самом деле предпочла бы увидеть вместо меня Берсабу. Я вспомнила о том, как она отбила у Берсабы Бастиана и как та расстроилась, хотя и делала вид, что ей все равно, и решила, что поэтому Карлотта и проявляет особый интерес к моей сестре.
— Не было ли вестей из Тристан Прайори? — поинтересовалась я.
Она покачала головой:
— Вряд ли можно было их ожидать. Ведь вы только что приехали.
— Я подумала, что известия могли и обогнать нас.
Карлотта вновь покачала головой.
— Как Берсаба чувствовала себя в момент вашего отъезда?
— Очень плохо.
— Некоторые выздоравливают, — утешила Карлотта, — не стоит предаваться мрачному настроению. А где твои наряды?
— Мэб все развесила в шкафу.
Карлотта просмотрела одежду и тяжело вздохнула.
— Тебе не нравится?
— Они немножко старомодны. Здесь тебе понадобится кое-что поновей.
— Но у меня нет других платьев.
— Это поправимо. Я заранее предполагала, что так и будет, и приняла меры. Анна уже раскроила новое платье. Нужно только сделать примерку, и к завтрашнему дню оно будет готово. Мы съездим с тобой в Лондон и купим тебе кое-какие безделушки — веер, мушки, губную помаду, пудру…
— Мушки и пудру?!
— Нужно же как-то прикрыть твой деревенский румянец. Ты выглядишь довольно неотесанной.
— Но… но я ведь такая и есть, верно?
— Вот именно. Поэтому нам и придется хорошенько поработать над тобой.
Карлотта села в кресло и, взглянув на меня, рассмеялась.
— Ты, кажется, озадачена. Да ведь ты приехала в Лондон, в весьма изысканное общество. Уверяю тебя, оно несколько отличается от корнуоллского.
— Я все понимаю. Возможно…
— Что, возможно?
— Поскольку я для него не гожусь, мне, наверное, лучше вернуться домой?
— Мы сделаем так, что все будет в порядке. Это только вопрос времени. Да и вернуться ты не можешь. Твоя сестра больна. Именно поэтому ты и оказалась здесь. Я сомневаюсь в том, что при каких-то других обстоятельствах твоя мать решилась бы отпустить тебя.
Карлотта вновь рассмеялась, а я холодно заметила:
— Похоже, я развлекаю тебя.
— Ну конечно! А скоро ты и сама над собой посмеешься. Через месяц я напомню тебе о том, как ты выглядела в первый день, и ты будешь хохотать как сумасшедшая.
— Мне очень жаль, что я доставляю такие хлопоты.
— Не стоит благодарности, все уладится. Здесь быстро взрослеешь, в этом вся суть. Ты слишком неопытна для твоего возраста.
— Мне еще нет и восемнадцати.
— Но восемнадцать лет в вашем имении и восемнадцать лет в светском обществе — это две разные вещи. Ты сама увидишь.
— А где твоя мать?
— Сейчас она уехала с визитом. Она очень обрадуется, увидев тебя. Она всегда мечтала сделать что-нибудь для дочерей Тамсин, ведь ей жаль девушек, обреченных жить в такой глуши.
— А твой муж?
— Джервис сейчас при дворе. У нас есть резиденция рядом с Уайтхоллом, и мне часто приходится бывать там. Да и отсюда недалеко до Уайтхолла, так что мы живем не совсем сельской жизнью.
— А ты счастлива в браке?
— В жизни и так много интересного, — ответила Карлотта.
— Разве это то же самое, что быть счастливой?
— Уверяю тебя, моя милая деревенская мышка, в этом-то и состоит все удовольствие.
Мне стало не по себе. Я не любила, когда меня ставили в тупик. С этой ситуацией Берсаба справилась бы лучше меня. Ах, как мне ее недоставало! Я все больше и больше сознавала, что в минуты растерянности привыкла обращаться за помощью к ней.
Карлотта чувствовала мое стеснение и, кажется, наслаждалась им.
— Скоро ты здесь приживешься, — сказала она, — и будешь рада тому, что тебе удалось сбежать от скучной жизни. А теперь давай займемся делами.
Она показала мне дом, представила меня слугам, более подробно исследовала мой гардероб и раскритиковала большую его часть.
Потом Карлотта сказала, что я наверное утомлена после длительного путешествия и должна пораньше отправиться в постель, а с завтрашнего утра — начать новую жизнь.
Мы вместе поужинали в небольшой комнате (так мы поступали и дома, если находились в узком кругу семьи), и в течение всего ужина она без умолку рассказывала о своей жизни, такой захватывающей и так сильно отличающейся от моей, давая понять, что становится моей благодетельницей.
Как только кончилась трапеза, Карлотта заявила, что мне надо идти в свою комнату и лечь спать, поскольку, по ее мнению, я устала. Я с радостью покинула ее общество.
Я улеглась в постель, но сон не шел ко мне. Я вспоминала о том, как Сенара и Карлотта приехали в замок и как дедушка Касвеллин преобразился в разгневанного пророка, предсказывающего нам грядущие несчастья как следствие их приезда.
И вот теперь Берсаба больна и я, быть может, уже никогда ее не увижу. Я чувствовала себя обездоленной. Как мне жить без нее?
Я представила себе, как она лежит в кровати, в той самой комнате, которую мы делили на двоих столько лет, пораженная болезнью. Берсаба мечется в лихорадке, бредит… Это уже не та хладнокровная, владеющая собой моя сестра — моя разумная половинка, та, без которой, казалось мне я не смогу жить дальше.
Прошло несколько дней, за которые я не смогла достичь особых успехов. Карлотта решила, что мне вообще не стоит показываться где-либо, пока я не оденусь соответствующим образом и, по ее выражению, не избавлюсь от некоторых деревенских повадок, к которым здесь, как она дала понять, относятся с презрением. Мне следовало научиться правильно ходить, высоко держа голову, кланяться, делать реверансы и, кроме того, избавиться от некоторого акцента, недопустимого в лондонском высшем обществе.
Я решила согласиться на это и даже активно участвовала во всех затеях, поскольку они отвлекали меня от тяжелых мыслей о том, что происходит дома. Я старалась забыть лицо Берсабы на подушке — покрасневшее, с безумными глазами, со страшными знаками болезни. Я пыталась внушить себе, что нельзя без конца терзаться, и поэтому покорно позволяла делать из себя городскую девушку.
Карлотта явно увлекалась этим занятием. Возможно, ей нравилось таким образом демонстрировать свое презрение к нам. Хотя мы с Берсабой сейчас находились вдалеке друг от друга, я
