продолжала думать о нас как о едином целом, и теперь спрашивала себя: не завлекла ли Карлотта Бастиана только потому, что он нравился Берсабе? Это было так похоже на Карлотту.
На третий день моего пребывания в Лондоне вернулась Сенара. Мы обнялись и расцеловались. Она, судя по всему, была искренне рада видеть меня и забросала вопросами. У меня сложилось впечатление, что она очень переживает за нашу маму.
— Бедняжка Тамсин, — сказала она, — представляю себе ее состояние. Она всегда относилась ко мне скорее как мать, а не сестра, хотя я была ненамного моложе ее. Ей нравилось всех опекать… даже собственную матушку. Сейчас Тамсин, конечно, страшно переживает. Я очень рада тому, что ты здесь, с нами, и я обязательно напишу твоей матери о том, что она может не беспокоиться за тебя.
В Сенаре было гораздо больше понимания и сострадания, чем в Карлотте, и я обнаружила, что с нею можно поделиться своими сомнениями, рассказать о тоске по Корнуоллу, о том, что мне, видимо, лучше вернуться домой, потому что, по мнению Карлотты, я не подхожу для здешнего общества.
Сенара качала головой.
— В тебе есть какое-то очарование, Анжелет, и я уверена, ты многим понравишься. Твоя провинциальная свежесть и невинность покажутся совершенно обворожительными людям, уставшим от светской жизни, пропитанной фальшью.
— Но Карлотта хочет меня изменить.
— А мы позаботимся о том, чтобы ей это не вполне удалось.
Мне, конечно, было приятно общение с Сенарой, особенно когда она рассказывала о своем детстве и о том, как они были близки с нашей матушкой.
— Я могу понять твое отношение к Берсабе, — говорила она. — Мы с твоей мамой, конечно, не были близнецами, но сами обстоятельства, при которых я попала в ваш замок, заставляли ее относиться ко мне покровительственно, а я радовалась этому ощущению безопасности, которое она создавала во мне. Так же она относилась и к другим близким ей людям. Таков образ ее жизни.
Короче говоря, после приезда Сенары я почувствовала себя гораздо увереннее, а отправившись с ней на конную прогулку вдоль реки, и вовсе позабыла на время обо всех заботах, захваченная зрелищем настоящего города на воде, целиком состоящего из судов, столь многочисленных, что они почти касались друг друга бортами.
Сенаре доставляло удовольствие мое восхищение. Она сказала, что мы видим самый крупный в мире морской порт, куда прибывают корабли со всех концов света. Я испытала волнение, заметив на некоторых судах флаги Ост-Индской компании, где служил мой отец. Как чудесно выглядели эти корабли. Они, конечно, способны справиться с самыми жестокими штормами и отлично вооружены для борьбы с пиратами! Я стала думать о том, где сейчас находятся и что делают мой отец, и Фенимор, и Бастиан, и испугалась, подумав о том, что с ними может приключиться какое-нибудь несчастье, а если еще умрет Берсаба…
Взглянув на меня, Сенара, видимо, что-то почувствовала, потому что тут же сказала:
— Все закончится хорошо, я тебе обещаю.
— Откуда вы знаете? — удивилась я.
— Я немножко разбираюсь в этих вещах, — ответа ла она, и я подумала, что она, и в самом деле немножко ведьма, и мне очень захотелось поверить в это, как и в то, что она не ошибается в своих предсказаниях.
Сенара показала мне причалы, на которые выгружали товары, некоторые с гербами компании, а другие — из Амстердама, Германии, Италии, Франции… Меня захватило это зрелище, и даже печаль несколько утихла. Ведь Сенара сказала, что все закончится благополучно, а значит, с членами моей семьи ничего плохого не случится. Я верила Сенаре. Если она ведьма, то должна хорошо разбираться в таких вопросах.
Время, которое поначалу невыносимо тянулось, к концу недели стало лететь стрелой. Теперь я обзавелась новым гардеробом, и мне нравилось, что эта одежда гораздо просторнее той, какую я привыкла носить дома. Анна, оказавшаяся действительно прекрасной портнихой, сообщила мне, что мода на облегающие платья, пришедшая в свое время из Испании, прошла. Фижмы теперь не носили, и под юбками не было каркаса, чтобы они стояли колоколом. Рюши канули в прошлое, как и стоячие воротники, зато в моду стали входить открытые платья. Рукав укоротился, и на некоторых моих платьях он доходил лишь до локтей. К таким рукавам положены длинные перчатки, и их выбору уделялось большое внимание.
Занялась Анна и моей прической. Теперь у меня спереди красовались кудряшки, которые нужно было ежедневно подвивать.
Мэб, как и я, прошла необходимую выучку. Она отнеслась к этому достаточно серьезно, тут же стала пудрить нос и презрительно отзываться о несчастных служанках в Тристан Прайори, понятия не имевших о том, что такое мода.
Я стала думать, что, несмотря на беспокойство из-за событий, происходящих дома, и несмотря на сожаление о том, что Берсаба не может приехать ко мне, эта поездка в Лондон все же может превратиться в увлекательное приключение.
Сэр Джервис появился в доме через несколько дней после моего приезда. Он был очень добр ко мне и подробно расспросил о событиях в Тристан Прайори. Он казался искренне озабоченным, и я, отметив, что он гораздо человечней своей жены, задумалась над тем, счастлив ли он в семейной жизни, полагая, что из Карлотты может получиться очень требовательная и не слишком преданная жена. Конечно, сэр Джервис восхищался ее красотой, которую никто не решился бы отрицать. Часто, глядя на себя в зеркало, на эти модные кудряшки и на костлявые запястья, я думала о том, каким контрастом по отношению ко мне выглядит элегантная, прекрасная Карлотта. Она, наверное, тоже сознавала это, так как посматривала на меня весьма самодовольно.
И все-таки я чувствовала себя гораздо лучше, чем в день приезда, — из-за уверенности Сенары в том, что все будет в порядке, и благодаря благородному поведению сэра Джервиса.
Каждый день я с нетерпением ждала вестей из дома, но Сенара сказала:
— Сейчас еще слишком рано. Твоя мать не станет ничего писать, пока не убедится, что кризис уже миновал. Я обещаю тебе, что именно так все и будет, но помни: прибытия гонца с вестями придется немножко подождать.
Сэр Джервис, в свою очередь, рассказал мне, что некоторые его знакомые болели оспой и выздоровели. Вовремя замеченные симптомы, тщательный уход — все это творит чудеса!
Они делали все, чтобы успокоить меня, и постепенно я стала проникаться их убежденностью. «Все будет хорошо», — втолковывала я себе. Иного быть не может. Нельзя представить мир, в котором нет Берсабы.
Частенько она мне снилась по ночам; помню, во сне она посмеивалась над моими кудряшками и моей робостью перед Карлоттой. Было похоже, что она хочет поделиться со мной некоторыми чертами своего характера. Временами я думала: мы ведь действительно единое целое, и сейчас, больная, лежа в постели, она думает обо мне точно так же, как я думаю о ней, и какая-то частица меня мечется сейчас в лихорадке, а какая-то частица ее находится здесь, в этом роскошном доме, изучая последние моды и изящные манеры лондонского высшего света.
Мне нравилось слушать сэра Джервиса. Он знал, что мне интересно с ним разговаривать, и, судя по всему, был рад этому.
Он сообщил мне, что весьма озабочен тем, как развиваются события в стране. Король, видимо, не сознает, что его популярность постоянно падает, а королева ни в чем не помогает ему.
— Люди относятся к ней с подозрением, — говорил он, — поскольку она католичка и делает все, чтобы ввести в Англии католицизм. Но вряд ли она в этом преуспеет. Народ никогда не позволит сделать этого. Еще со времени правления Марии Кровавой они закрыли свои сердца для этой религии.
Я расспрашивала его о короле Карле, и сэр Джервис ответил мне:
— Наш государь — человек большого обаяния, с приятной внешностью, и хотя маленького роста, но с прекрасными манерами. К сожалению он никогда не будет любим народом. Они его не понимают, как и он их. Наш король полон гордыни и твердо верит в то, что трон ему даровал Господь и его права не подлежат сомнению. Боюсь, что это вызовет некоторые трудности… для него и для страны. — Взглянув на меня, он улыбнулся:
