предосторожности. Да иначе и быть не могло. Наше с Харриет участие в поездке не было запланировано. Мы сами нарушили все планы.
— Расскажите мне сказку, — попросила Частити. Это, конечно, было запрещено, кроме нравоучительных историй о каре за грехи, но я рассказала ей сказку, недавно услышанную во Франции: о девушке, которую мачеха заставляла без передышки работать на кухне, о том, как появилась ее крестная — добрая фея, благодаря который девушка оказалось одетой в прекрасное платье и очутилась на балу, где встретила принца, влюбившегося в нее. Частити слушала как зачарованная, и я не могла не радоваться, видя, какое удовольствие доставила ребенку. Я подумала, что все равно мы скоро уедем. Какой вред в том, что я дам ей немножко счастья?
Слушая меня, Частити изучала юбку, которую я зашивала. Сунув руку в кармашек юбки, она достала оттуда блестящую пуговичку.
— Ой, как красиво! — воскликнула она. Пуговичка лежала у нее на ладошке, и личико девочки светилось от восторга.
— Что это? — спросила она.
— Это пуговица. Я помню платье, к которому она была пришита, — синее бархатное, и на нем было десять таких пуговиц. Одна из них оторвалась. Да, теперь я вспомнила, когда в последний раз надевала его Я собиралась пришить пуговицу, сунула ее в карман юбки и забыла о ней.
Частити сжала пуговицу своими пальчиками и умоляюще посмотрела. Ну что я могла поделать? Глупость своего поступка я осознала позже, а тогда это казалось таким незначительным.
— Пожалуйста, пожалуйста, госпожа Бэлла, можно мне взять ее?
Разве я могла отказать? Ведь это была всего лишь пуговица. Бедняжке Частити так хотелось получить красивую вещицу!
Я сказала:
— Возможно, твоим отцу и матери не понравится, что у тебя есть что-то красивое.
Она пожала плечами и хитро взглянула на меня. Я больше ничего не сказала, поняв, что у нее хватит сообразительности не показать пуговицу родителям.
На следующий день я не увидела Частити. Эллен сказала, что девочка в своей комнате.
— Надеюсь, она не заболела? — спросила я. Эллен мрачно покачала головой.
— Может быть, мне стоит ее навестить?
— Нет, не надо! — резко ответила Эллен. И даже после этого меня ничто не насторожило. Я отправилась на огород на прополку и через некоторое время заметила, что за мной наблюдает какой-то мужчина. Я пристально взглянула на него, почувствовав какое-то беспокойство, как обычно бывает, когда за тобой подсматривают.
— Добрый день, друг, — сказал мужчина.
Я ответила в соответствии с принятым обычаем:
— И тебе день добрый, друг.
— Я иду издалека и нуждаюсь в куске хлеба и месте для отдыха. Как вы полагаете, я найду приют в этом доме?
— Я уверена в этом. Здесь никогда не откажут в помощи тем, кто в ней нуждается.
— Вы в этом уверены, госпожа?
— Полностью.
Я выпрямилась и рассмотрела его получше: черный камзол, широкополая шляпа, коротко остриженные волосы — самый обычный пуританин. Действительно, а кого еще здесь можно встретить?
Я добавила:
— Мы с моим мужем и сестрой получили приют под крышей этого дома, поэтому я знаю, о чем говорю!
— А, — сказал мужчина, — так вы не здешние?
— Да. Мы ждем прибытия нашего слуги с деньгами, необходимыми для продолжения путешествия. Именно по этой причине я не имею права сама оказать вам гостеприимство, но уверяю, что в нем не будет отказано.
— Расскажите мне об этом доме. Здесь живут добрые христиане?
— Несомненно, самые добрые из всех, каких только можно найти.
— Мне не хотелось бы получить оскорбление отказом.
— Не бойтесь этого. Если вы добрый пуританин, то получите здесь все необходимое.
— Ну, нынче мы все добрые пуритане. — Он как-то странно посмотрел на меня. — Нужда заставит, верно?
— Это так, — сказала я, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— А вы сами издалека?
— Из Честера.
— Далековато отсюда.
— О да. На постоялом дворе у нас украли деньги. Мы положились на милость этих добрых людей и теперь ждем возвращения слуги.
— Да, встречаются еще дурные люди. При такой всеобщей набожности, казалось бы, можно не беспокоиться за свой кошелек.
— Увы…
— Мне приходилось бывать в Честере, — продолжал он. — Давным-давно… Я неплохо знал его. Я надеялась, что не покажу своего волнения.
— Да, друг, это красивый город. Но ведь города не должны быть красивыми. Где красота — там развращенность… Так нам говорят. А вы, значит, приехали из Честера? Долгий, долгий путь. Я когда-то жил в Ливерпуле. Вы, должно быть, по пути завернули туда.
— О да, — быстро ответила я. — Давайте я отведу вас в дом.
— Благодарю вас, друг. Я наблюдал за вашей работой. Если вы позволите мне сказать, создается впечатление, что в этом деле вы весьма неопытны.
— Конечно. Я занимаюсь этим лишь с тех пор, как мы остановились здесь. Удачно, что всем нам нашлись какие-то полезные занятия.
— Очень удачно. — Он подошел поближе. — Может статься, наступят дни, когда у нас появится время и для иных занятий, правда?
Сердце гулко билось у меня в груди. Я была уверена, что он не тот человек, за которого себя выдает. Возможно, он один из наших друзей и хочет проникнуть в дом, чтобы поговорить с Карлтоном и Эдвином.
— Может быть, — ответила я.
Он медленно прищурил глаз. Это выглядело так, будто мы стали сообщниками. Я направилась к дому.
Когда мы вошли на кухню, там была Эллен. Я сказала:
— Вот друг, который нуждается в крове.
— Войдите, — пригласила Эллен, — в этом доме никому не отказывают в приюте.
Я прошла в комнату, которую мы занимали с Эдвином, чувствуя смутное беспокойство. Я хотела разыскать мужа и рассказать ему о случившемся, но не смогла найти его.
Харриет тоже нигде не было видно. Я решила, что она вновь ушла собирать свои растения. Она говорила, что за ними приходится далеко ходить, и обещала Эллен объяснить, как надо их готовить и какие болезни ими можно лечить.
— Надеюсь, ты никого не отравишь, — сказала я, а она ответила, что если эти люди столь добродетельны, то они будут только рады поскорее попасть на небеса.
Пока я раздумывала, что же делать дальше, в комнату без стука вошел Карлтон. Я бросила на него гневный взгляд, но он не дал мне открыть рта.
— Как можно быстрее идите в библиотеку и сидите там, пока я не приду. Где Эдвин и Харриет? Я сказала, что не знаю. Он кивнул и сказал:
— Быстро вниз!
