услугам.
Тон ее голоса изменился. Она была прекрасной актрисой. Она сумела заставить меня увидеть странствующего актера и деревенскую простушку, очарованную его игрой на сцене и, видимо, не менее очарованную его действиями под плетнями и в полях Мидл-Чартли.
— Это было в августе, — продолжила Харриет, — поскольку я майское дитя. Эта деревенская простушка не думала о последствиях, развлекаясь со своим любовником во ржи. Он был очень приятен внешне. По крайней мере, так она говорила, ведь я сама никогда его не видела. Так же, как, надо признать, и она — после того, как труппа ушла из деревни; ей было тогда невдомек, что, посеяв в ее сердце семена любви, он не ограничился этим и посеял кое-что еще в иной части ее тела.
Временами Харриет выражалась настолько туманно, что я не вполне понимала, о чем идет речь, но постепенно стала понимать все больше: она, безусловно, прилежно занималась нашим образованием, ничуть не делая поблажек для меня.
— В те дни, — продолжала она, — женщин-актрис не было. Женские роли играли мальчики, что создавало для странствующих актеров дополнительные трудности, если им нужна была женщина. Нет ничего удивительного, что они высматривали по деревням подходящих девушек, которые могли удовлетворить их потребности. Иногда им случалось играть и в зажиточных домах — в замках, поместьях и тому подобном… Именно их они и предпочитали, но не брезговали и зелеными деревенскими лужайками, поскольку мало что так нравилось сельскому люду, как ярмарки и представления странствующих актеров. Так вот, он играл романтические роли: Бенедикт, Ромео, Бассанио… Он был одним из ведущих актеров, а роли эти получал благодаря своей внешности. Жизнь у отца была беспокойная: вечные странствия, разучивание новых ролей, поиски подходящих девиц, попытки убедить их в необходимости удовлетворения его потребностей… О да, он был очень хорош собой! Мать всегда это утверждала, и мне кажется, что она никогда по-настоящему не жалела о случившемся. Труппа поехала дальше, и он обещал вернуться за ней. Она ждала, но он не вернулся. Она выдумывала всякие объяснения, предполагала, что его убили в драке, так как он был большим забиякой и, если ему что-то не нравилось, мог в мгновение ока начать ссору. Так или иначе, ей пришлось нести свое бремя, ребенка, чей отец исчез неизвестно куда. Это было серьезным преступлением в глазах тех, у кого не было желания или возможности подвергнуть испытанию свою честь. Конечно, некоторые девушки в таких случаях топились — в Мидл-Чартли как раз была подходящая речка, — но моя мать была не того сорта. Она всегда любила жизнь и верила, что за ближайшим углом ее поджидает удача. Она отказывалась видеть темную сторону жизни (даже если та сама бросалась в глаза, черная, как сажа), ибо надеялась что где-то рядышком брезжит свет. «Нужно чуток подождать, — говаривала она, — и все само собой уладится». Понятно, что со временем стало невозможно скрывать факт грядущего моего рождения, и последовали сцены сурового осуждения грешницы на зеленой деревенской лужайке. Все девушки, которым повезло, что называется, не залететь, глубоко презирали мою мать, которая «залетела». Им было просто необходимо проявлять гнев, чтобы доказать собственную невинность, ты же понимаешь. В это время ей удалось выжить только благодаря надежде, что отец вернется. Когда я родилась, мать продолжала работать в поле и постоянно таскала за собой свидетельство своей греховности. Все местные мужчины решили: раз она теперь не девственница, то ее можно считать легкой добычей. Ей пришлось научиться отбиваться, ведь она ждала возвращения моего отца.
Когда мне исполнилось пять лет, мы переехали в барский дом. Сквайр Трейверс Мэйн заинтересовался моей матерью, проезжая мимо на охоту с гончими. Видимо, он счел ее более лакомой добычей, чем лиса. Я, как всегда, была при ней, и, говорят, сначала он остановился, чтобы сделать комплимент столь прелестному ребенку. Он был любезным джентльменом, с женой которого год назад произошел несчастный случай на охоте, после чего она была прикована к кровати. Сквайр не был распутником. Конечно, связи с женщинами у него случались, что можно понять, приняв во внимание состояние его жены. Но, так или иначе, он пригласил мою мать быть у него экономкой и оказывать услуги, характер которых не уточнялся. Она согласилась при условии, что я останусь вместе с ней.
С этого дня наша жизнь переменилась. Моя мать стала компаньонкой и камеристкой леди, которой она пришлась по душе, а отсюда был всего один шаг до постели сквайра. Детьми супруги не успели обзавестись, и оба приняли во мне большое участие.
Меня обучали чтению и письму, в чем, моя милая Арабелла, я весьма преуспела. К этому времени я решила стать настоящей леди. Я по горло была сыта деревенской жизнью. Местные детки своевременно раскрыли мне глаза на то, что я ублюдок. Это мне не понравилось. А в поместье все было совершенно иначе. Сквайр и его жена никогда не называли меня ублюдком. Более того, их отношение ко мне явно подчеркивало, что я не ровня деревенским ребятишкам, что я их превосхожу и что мне следует постоянно увеличивать этот разрыв.
Позиции моей матери становились все крепче. Леди Трейверс Мэйн во всем полагалась на нее, так же, как и сквайр. Он был не слишком склонен развлекаться, как, стоит заметить, и развлекать кого- либо. Я думаю, в то время все были озабочены разгоравшимся конфликтом между королем и парламентом. Мне кажется, никому и в голову не приходило, что могут победить «круглоголовые». Все верили в то, что армия очень скоро разделается со смутьянами.
Сквайр был слишком стар для того, чтобы служить в армии. Мы находились далеко от больших городов, и новости порой добирались до нас месяцами. Мы продолжали жить по-старому. Господа так полюбили меня, что наняли для моего воспитания гувернантку, а мать постепенно стала как бы хозяйкой поместья, лишь отдающей распоряжения. Леди, судя по всему, не возражала против этого. Она понимала, что сквайру нужна женщина, и рассудила: пусть лучше это будет моя мать, чем еще кто-то. Можно сказать, что я росла в атмосфере тепла и уюта.
— Тебе повезло.
— Знаешь, я не из тех, кто думает, что самое главное — везение. Человек сам кует свое счастье, так я считаю. Моя мать строго блюла себя… пока не появился сквайр. После этого она сохраняла верность ему, хотя к ней и подкатывались. В ней была изюминка. Есть такие женщины, — сказала она, своей улыбкой, видимо, давая мне понять, что тоже относится к женщинам, в которых есть эта самая изюминка. — Но она ни разу не поддалась искушению, и сквайр был благодарен ей за это.
— Ты взяла себе его имя.
— Ну, это казалось разумным. Когда мне было лет пятнадцать, со сквайром произошел несчастный случай на охоте. Мать пыталась выходить его, но он не протянул и года. Состояние леди тоже стало ухудшаться. Мать стала беспокоиться, ведь она понимала, что наша жизнь может круто измениться и добрые деньки кончатся. Через год или два так и случилось. Слуги понемногу начали роптать на мать: ведь сквайpa, который, так сказать, укреплял ее позиции, больше не было. «Кто она такая? — спрашивали они друг друга. — Чем она лучше нас?» Они припомнили и то, что она родила меня вне брака, и я вновь услышала слово «ублюдок».
Когда умерла леди, в поместье приехал кузен сквайра. Он поглядел, как моя мать управляется с домом, и, наверное, заметил в ней ту самую изюминку, о которой я говорила. Думаю, он был готов не только вступить во владение имением, но и влезть в постель покойного сквайра. Моя мать невзлюбила его. Он не был похож на сквайра. Нужно было быстро принимать решение, но оно пришло не сразу. Все прояснилось лишь тогда, когда этот самый кузен начал заглядываться на меня, и мать сказала, что мы уезжаем.
С собой мы прихватили изрядное количество багажа, накопленного за эти годы: время от времени сквайр и его жена делали нам весьма дорогие подарки, так что нищими мы не остались. Война закончилась. Оливер Кромвель стал нашим лордом-протектором, все театры закрылись, и все увеселения в стране были запрещены. Перспектива открывалась унылая. Мы не представляли, куда нам податься. Мать подумывала о том, чтобы купить где-нибудь небольшой домик и вести там скромную жизнь на имеющиеся сбережения.
Через несколько дней после отъезда мы заехали на постоялый двор, где остановилась труппа странствующих актеров. Нет-нет, того, что ты предполагаешь, не произошло. Среди них не было моего отца, но, когда мать упомянула о нем, присутствующие оживились. По их словам, в старые добрые дни его имя гремело. Он играл при дворе, и сама королева хвалила его. Она очень любила театр. Но теперь король был обезглавлен, а королева находилась во Франции, ожидая, когда престол займет ее сын. Наши собеседники сказали, что для актеров в этой стране не будет никакой жизни, пока новый король не сядет на трон.
