наконец, отплыли.
Джеймс Гэлловей стоял на берегу и провожал их взглядом, пока они не скрылись из виду. Только тогда он посмотрел на руку, в которую Никки вложила деньги. Бумажные купюры[20] обычно использовались частными или государственными банками, за пределами которых ничего не стоили, но фермеру не хотелось бы задевать чувств юной женщины отказом от ненужной бумажки. Развернув купюру, он стал ее рассматривать. Затем, приблизив к глазам, нахмурился, немало смущенный тем, что обнаружил. Государственный билет стоимостью в пять долларов был украшен портретом устрашающего вида бородача, под которым красовалось имя Линкольн[21]. Что еще за Линкольн такой, Гэлловей и ведать не ведал. На обороте билета изображалось высокое здание с колоннами, а надпись сообщала, что это Мемориал Линкольна. Вглядевшись еще в одну короткую надпись, Гэлловей открыл рот от изумления. Надпись, мелкая, но четко читаемая, гласила: 1993!
— Хорошенькое дело! — растерянно воскликнул он. — Сначала ее странные одежки, а теперь вот еще эта новая денежка! Что это за женщина, с которой спутался Серебряный Шип, и откуда она пришла?
Из разговора мужчин Никки поняла, что земли севернее Дейтона населены мало, но ей все же хотелось бы увидеть признаки обитания вдоль речных берегов, хотя бы изредка хижину-другую. Когда она сказала об этом Торну, он объяснил:
— Местные давно поняли, что мало хорошего селиться слишком близко к реке, это из-за весенних половодий. А кто все же селился, терял и свое жилище, и добро, а то и саму жизнь. Великая Майами все уносила.
Пройдя миль примерно двадцать вверх по течению, хотя Никки трудно было правильно оценить расстояние, они миновали небольшое селение. Торн сообщил, что это Вашингтон.
— Как странно, — сказала она. — Я что-то не припомню города с таким названием в этих местах.
Недоумение ее рассеялось час спустя, когда Серебряный Шип направил каноэ к берегу. Вместо того чтобы причалить, он просто сидел и задумчиво осматривал окружающий их ландшафт.
— Что такое? — тихо спросила Никки. — Чел ты так опечален?
— Прежде это место называлось Чилликотхе, здесь когда-то был мой дом.
— О, здесь находилась твоя деревня? Он кивнул:
— Она называлась Лоуер-Пагуа — нижняя Пагуа.
Никки удивленно заморгала:
— Пагуа? Я была там… то есть здесь! Ох, силы; небесные! Это селение, которое ты называешь Вашингтоном, в мое время известно как Пагуа. Потому-то я и не поняла, что за Вашингтон. Его переименовали в честь этой деревни.
Он пожал плечами и ответил ей слабой улыбкой.
— Правильно сделали, что переименовали. Пагуа на нашем языке значит тот, кто восстал из праха, так в местных преданиях говорится о человеке, основавшем здесь поселение.
— Правда? — Никки была очарована. — Совсем как в христианской притче о воскрешении мертвого.
— Да, похоже на сказку из нашей Библии.
К ее удивлению, он отвернул каноэ от берег и вновь поплыл на север.
— Разве мы не сделаем здесь привал? Ведь скоро совсем стемнеет.
— Не стоит устраивать ночевку так близко к селению белых, — ответил он. — Мы дойдем до того места, где Майами сливается с Лореми.
— Это название мне тоже знакомо. Здесь есть форт? И озеро Лореми?
— Да, форт есть, недалеко, на реке Лореми. Завтра утром мы пройдем мимо него. Но озера с таким названием я не знаю.
— Не важно. Это, вероятно, одно из тех маленьких озер, которые стали появляться позже, когда реки начали перегораживать дамбами. Кажется, возникло и Индейское озеро, впрочем, я не уверена. Но что озеро Святой Марии рукотворное это я знаю точно, думаю, оно самое большое в штате.
— Возможно, что с вашим озером Святой Марии так и обстоит. Но здесь, между деревней Вапаконета и Мейд-Ривер, ближе к истоку Грейт-Майами, действительно есть озеро, которое мы называем Индейским.
— В самом деле? — Никки принялась шарить по карте, которую она воссоздала в своей памяти, пытаясь поточнее определиться на местности. — Будь я проклята! Ведь это то самое место! Прекрасно, я запомню это. Будет великолепный повод для дискуссии с моими студентами, когда я вернусь с этого Индейского озера, находящегося практически у них на задворках.
Последнее ее замечание весьма заинтересовало его.
— Ты пришла сюда от Индейского озера? В своем времени ты живешь рядом с ним?
— Милях в пятнадцати от него, это правда, и миль на семь севернее Вапака. Так вышло, что я живу в церковном приходе, известном как приход Шони, и преподаю в Школе Шони. Оба названия, конечно, были спустя много лет после того, как те места населяло ваше племя.
Серебряный Шип целую минуту переваривал эту информацию.
— Итак, выходит, что хотя вы добились того, что в ваши дни племя шони не живет здесь больше, мы все же не забыты вами.
— Вот именно! — согласилась она. — Полагаю, что, если ждать достаточно долго, все возвращается на круги свои. В тысяча девятьсот девяносто шестом году мы гордимся, что в наших местах жили индейцы. У нас есть школы, города, озера и масса Других вещей, которые продолжают носить имена, Данные индейцами — Шони, Оттава, Майами и много еще, всего сразу мне и не припомнить. Они… вы… вы стали славной и достойной частью нашего исторического наследия.
— Неужели за то, что мы вынуждены, были покинуть родную землю, нас удостоили только честью быть упомянутыми в позднейшей истории? — проговорил он с ядовитой иронией. Лицо его преобразилось в суровую маску, где жили только глаза, пылающие гневом и скорбью. — На мой взгляд, мы заплатили слишком большую цену за столь ничтожное вознаграждение. Непомерную цену, оплаченную кровью, слезами и попранной гордостью моего народа.
— Прости, Сильвер Торн, — проговорила она, не зная, что еще тут можно добавить.
— Ведь это и ваша потеря, — продолжал он. — Но может быть, когда мы достигнем Вапаконеты и поговорим с Черным Копытом, вождем нашего племени, найдется мудрое решение и мы обретем надежду. Как знать, не удастся ли нам теперь, когда мы вместе, избрать такой путь, который переменит нашу судьбу?
— Так мы идем в Вапак? — воскликнула она. — Черт возьми! Это же практически мой дом! Там живут некоторые из моих друзей!
— Был бы я тобой, Нейаки, я бы мог взглянуть на деревню новыми глазами, — горестно проговорил он. — Я завидую тебе, ты увидишь, как все здесь было при шони, и помнишь, чем это стало в ваше время. Обещай, что когда ты все хорошенько рассмотришь, правдиво мне скажешь, где лучше, в нашей деревне или в вашей.
Эту ночь они провели на берегу реки, ложе, себе, устроив под звездным пологом. Одетая лишь в свои эфемерные трусики и футболку, заменившую ей ночную рубашку, Никки уютно устроилась рядом с Сильвером Торном, возле ее головы лежал маленький букетик фиалок. Цветы нарвал Серебряный Шип, поэтично выбрав именно фиалки как более подходящие к цвету ее глаз. А перед тем осторожно вытащил из ее пальца огромную занозу и поцелуем исцелил ранку. Ее прекрасный шони такой суровый подчас, такой могучий и решительный, в душе таил неизреченную нежность. Уставясь в небо, она задумчиво проговорила:
— Это действительно странно — смотреть в небо и знать, что в ту же самую минуту те же самые звезды сияют над моим домом, но только в другом веке. Нет, я никак не могу совместить одно с другим. Какое-то безумие. Понимаешь ли ты, что там, в своем времени, я много раз проезжала по этому месту, от дома к Дейтону и от Дейтона к дому? Семьдесят пятое шоссе проходит примерно в миле восточнее этого места; и если бы я лежала здесь в 1996 году, то слышала бы гул дорожного движения и видела фары грузовиков и авто, пролетающих по хайвею. Одного этого достаточно, чтобы свихнуться.
— Ты уже не раз упоминала авто, но я не понимаю, что это такое.
