Сегодня они спустились к реке. Он отдыхал на берегу, наблюдая, как Никки собирает летние ягоды. Да, готовить она не умела, но тут-то, в деле сбора ягод, трудно, казалось бы, что-то испортить. Срывая очередную ягоду, Никки озорно улыбнулась:
— Экая, в самом деле, важность! Кстати, интересно бы знать, на кого я сейчас похожа? На Хуана Велдиса? — спросила она и бросила в него ягодой.
Он проявил известную ловкость и с лету схватил ягоду ртом.
— Кто это — Хуан Велдис?
Мелкий колумбийский кофейный фермер, который брал своего ослика в горы и срывал лишь те кофейные зерна, которые покачнулись от ослиного крика, считая только их вполне дозревшими, — посмеиваясь, ответила Никки. — Так вот, если ты не желаешь рвать эти ягоды сам, так снабдил бы меня на худой конец чертовым осликом, чтобы самому не издавать ослиных криков.
— Но чем больше я поучаю тебя, тем больше мне достается ягод.
Никки подошла и плюхнулась на траву рядом с ним.
— Боже, как жарко! — сказала она, закатывая длинные рукава своего платья чуть не до самых подмышек. — Я мокрая, хоть выжимай! Знаешь, ты бы, прежде чем перебрасывать меня в свое время, прислал мне инструкции, я бы лучше подготовилась, взяла бы дезодорант — средство от пота… Еще и полдень не наступил, а я уже начинаю плавиться.
— Не лучше ли совсем отделаться от рукавов?
— Уж не хочешь ли ты сказать, чтобы я оторвала рукава? Хорошо! Пусть моя одежда тебе не нравится, но эта-то, хоть и старомодная, на мой взгляд, совершенно, кажется, не противоречит моде вашего времени.
— Но не для женщин шони, — сообщил он ей. — Неужели ты не заметила, что наши женщины не прикрывают рук? Зимой — да, но не летом. — Он достал нож. — Если хочешь, я помогу тебе отделаться от них.
— Да, пожалуйста, пока я не расплавилась окончательно. Только режь аккуратнее, около шва на плече, чтобы не особенно повредить платье.
— Скажи, почему белые женщины носят такие платья, которые закрывают их с шеи до пяток?
Никки пожала плечами.
— Скорее всего, потому, что их тупые мужья не желают, чтобы другие мужчины глазели на обнаженные конечности их женушек. А может, это просто способ предохранить кожу от солнечных лучей. Лилейно-белые личики и плечики были в моде в те дни, и, возможно, это здоровее. В мое время женщины одеваются гораздо комфортнее, но мы, с риском обжечь кожу, загораем, ибо загар в моде, а это преждевременно старит. Впрочем, взамен этого громоздкого одеяния я бы с удовольствием справила себе пару юбчонок и легкую кофточку.
— Конах тебя научит, как сделать платье из оленьей кожи.
Она сморщила нос и задумчиво проговорила:
— Я, конечно, посоветуюсь с ней, но я имела в виду одежду из легкой ткани, из ситца, например. Как-то не хочется в жару натягивать на себя кожу. А хорошо бы смастерить платьице из нижней юбки, отданной мне добрейшей миссис Гэлловей.
— Так что тебе мешает?
— Боюсь, что малейший ветерок, — с усмешкой ответила она, — сразу облепит мои соски, выставив их на всеобщее обозрение.
— Нет, не сами соски, а только их форму, как сейчас видны очертания твоих грудей, хотя они и спрятаны под одеждой.
Никки воздела очи к небесам.
— Благодарю тебя, Господи, что ты послал мне такого умного и рассудительного мужа. Наконец-то я встретила здравомыслящего мужчину.
Какое-то время они просто сидели и наслаждались легким ветерком, доносящимся от реки. Рассматривая ландшафт, Никки заговорила:
— Знаешь, мысленно я вижу все, что произойдет здесь в моем времени. Из тех деревьев, что растут сейчас у реки, останутся лишь эти три. Они, конечно, станут гораздо больше. Вон там, ниже по течению, будет построен Блэкхуфбридж — мост Черного Копыта, который соединит берега Оглейз, а по гребню холма протянется Блэкхуфстрит с шеренгой магазинов и лавок, чьи задние дворы и парковочные стоянки выходят к реке. Я будто наяву вижу церковку, которая встанет вон на том месте. А от того огромного лесного массива сохранится со старых времен лишь кусочек леса, ставший просто парком, примыкающим к зданию банка. На месте этих высоких зарослей кустарника теперь стоит старая мелочная лавочка. А здесь, у реки, где сейчас ничего нет, в конце восемнадцатого века появится мельница, построенная квакерами[27], и в ней будут молотить зерно, как белые поселенцы, так и индейцы.
— Не знаю, Нейаки, но мне так трудно во все это поверить. Белые люди здесь никогда ничего не строили.
— Сейчас — да, но через несколько лет начнут строить. Вероятно, сразу, как кончится война. Запомни мои слова, Торн. Это обязательно произойдет.
— Начало конца, — печально отозвался он.
— Нет, просто неизбежный прогресс, — поправила его Никки. — Начало долгого, пути, истоки которого в Джеймстауне и Плимуте, когда первые английские колонисты ступили на берег. Кстати, я всегда спрашивала себя, какого черта индейцы не смазали жиром ту проклятую скалу возле Плимута и не сбросили пришельцев назад, в океан?
Серебряный Шип, читавший исторические книги из библиотеки Джеймса Гэлловея, склонен был согласиться с Никки. И все же не смог удержаться от улыбки, вызванной пафосом, с каким его жена изрекала подобные сентенции.
— Я начинаю подозревать, что моя жизнь до твоего появления была жизнью придурка, не способного предвидеть даже тех простейших событий, которые, весьма вероятно, произойдут завтра.
Она развела руками и простодушно улыбнулась:
— Что тут скажешь? Ты спрашиваешь, я отвечаю.
Существовали и другие различия между Вапаконетой ее времени и его. При нем жизнь здесь была намного проще. Детишки до шести-семи лет бегали голышом, их крепенькие, орехово-коричневые тела солнце обласкивало от макушки до пяток. Жизнь здесь у человека была легкая, ибо распорядок дня целиком и полностью подчинялся природе. Вставало солнце, вставали и шони. Когда солнце садилось, шони возвращались в свои вигвамы, радовались пище и времени, что могут провести с близкими, после чего ложились спать. Между восходом и закатом солнца они занимались всякими домашними работами, расхаживали туда и сюда и часто находили время поиграть то с детишками, а то и в любовные игры.
Многое соответствовало тому, о чем прежде говорил ей Серебряный Шип. Несмотря на мнения некоторых книг по истории, женщины шони не влачили жалкое подневольное существование. Мужчины охотились, но и женщины тоже умели и любили охотиться. Многие ставили собственные западни и силки. Причем ловили, что кому больше нравилось: одни — рыбу, другие — дичь. Но заготовкой рыбы и мяса впрок занимались в основном мужчины — засаливали их или, нарезав длинными лентами, вялили или коптили.
Шкуры вычищали скребками, смягчали и дубили — в общем, проделывали все, что потребно для их выделки, а участвовали в этом и мужчины и женщины. И те, и другие владели искусством кроить и шить из кожи, в зависимости от того, что именно нужно изготовить. Если требовалось смастерить ножны для ножа, колчан или обтянуть седло, тут уж обычно действовали мужчины. А шитье одежды чаще всего исполнялось женщинами.
Далеко не последнее место в жизни шони занимало и земледелие. Когда появлялись первые всходы, на прополку выходили даже дети. Никки удивлялась, как много освоено индейцами разных полевых культур. Они не только возделывали зерновые, но выращивали также тыквы, кабачки, что-то из бобовых, дыни и брюкву. Даже дикий лук, пересаженный с лугов, получил небольшой участок земли вблизи от деревни. Собирать урожай, обычно выходило все дееспособное население, а слабые помогали, выполняя работы по засолке и засушке плодов земли, словом — по сохранению всего, что могло скрасить скудную пищу долгих зимних месяцев.
