Бессмертные

— По радио.

— Вообще-то об этом никто не должен знать.

— Так это правда? — спросил я.

— Гм.

— И это ребенок Бобби?

— Чей же еще, дурашка. Вот-те крест. Уж я-то знаю.

— Каким образом?

— Просто я всегда чувствую, когда это происходит. Так было и с Бобби, и, знала, что мы зачали ребенка.

— И что говорит Бобби?

— Он в восторге.

— В восторге?

— Конечно. А вот ты, по-моему, не очень, — заметила Мэрилин, и в ее голосе зазвучали металлические нотки.

— Нет, что ты, — поспешно проговорил я. — Я искренне рад, правда! Мне просто интересно, как ты собираешься жить дальше.

— Он уйдет от Этель и женится на мне.

Танцуя с Мэрилин в темноте, — вернее, раскачиваясь с ней из стороны в сторону, — я прижал ее к себе еще крепче.

— Ты в этом уверена? — тихо спросил я. — Ты же понимаешь, он тем самым погубит свою карьеру.

— Ради меня он пойдет на это, — мечтательно вымолвила она.

— А если не пойдет, ты ведь знаешь, ты всегда можешь рассчитывать на меня.

— Гм. Знаю, детка.

— Нет, правда, Мэрилин. И сейчас. И когда угодно. Ты же знаешь, как я ж тебе отношусь…

Мэрилин оторвала голову от моего плеча ж заглянула мне в лицо. Ее серо-голубые глаза смотрели на меня подозрительно.

— Дэйвид, — сказала она, — ты что, предлагаешь мне стать твоей любовницей?

Я почувствовал, что краснею.

— Ну что ж, наверное.

— А я думала, мы друзья.

— Так и есть.

— Нет. Ты просто жаждешь переспать со мной, вот и все. Поэтому ж уверяешь меня, что Бобби не бросит Этель. Это мерзко с твоей стороны.

На какое-то мгновение меня захлестнула волна разноречивых чувств. Мэрилин была права — я страстно желал ее. Но я также тревожился за ее судьбу ж не хотел, чтобы она обольщалась понапрасну. Я попытался заставить ее благоразумно взглянуть на сложившуюся ситуацию — во всяком случае, хотел растолковать ей то, что казалось благоразумным мне.

— Он не оставит Этель, Мэрилин. И ты это понимаешь не хуже меня.

— Оставит! — Резким движением она высвободилась из моих объятий, так что мы уже не танцевали, а просто стояли друг против друга посреди танцплощадки. — Ты ревнуешь, — сказала она. — В этом все и дело. Знаешь, в чем твоя беда? Ты всегда хотел затащить меня в постель, с того самого времени, как мы впервые познакомились на приеме у Чарли Фельдмана. И самое смешное — у тебя была такая возможность, но ты ее упустил.

Я озадаченно посмотрел на нее.

— Возможность? — переспросил я.

— Я готова была отдаться тебе, когда мы сидели с тобой в библиотеке во время приема, устроенного Джошем Логаном, в тот вечер, когда президент Индо-черт-его-знает-чего попытался выставить меня на посмешище, а ты этого даже не заметил! Ты упустил свой шанс, Дэйвид. Нужно было ловить момент, любимый. — Она произнесла слово “любимый” с нескрываемым презрением.

Мэрилин расхохоталась — громко, мстительно. Ее хохот ничем не напоминал тот легкий, мелодичный, воздушный смех, который всегда возбуждал меня.

Я попытался мысленно вернуться в тот вечер. Это было так давно, и, клянусь жизнью, я не мог припомнить, чтобы Мэрилин хоть как-то намекнула на свое желание отдаться мне. Я до мельчайших подробностей помнил, как была обставлена комната, мог бы с точностью описать наряд Мэрилин, когда она вошла в библиотеку, где я с восхищением разглядывал коллекцию бронзовых статуэток, собранную Биллом Гёцом; Мэрилин тогда появилась совершенно неожиданно. Но я никак не мог припомнить тот момент, когда Мэрилин, если верить ее словам, выразила готовность отдаться мне.

Я молчал, не в состоянии вымолвить ни слова. Меня душил гнев на себя — за то, что упустил единственную возможность, которую она раз в жизни предоставила мне, и не просто упустил, а даже не заметил этой возможности. Я злился на Мэрилин — за то, что она не предоставила мне другого шанса. Все эти годы, думал я, — сколько? шесть? семь лет? — она, должно быть, не раз смеялась надо мной. Нужно быть идиотом, чтобы отказаться от предложенного тебе счастья и даже не догадываться об этом! Может быть, она рассказала об этом Джеку? И они смеялись надо мной вместе?

— Я не верю тебе, — горячо проговорил я.

— Ну и зря, Дэйвид! — Она сверлила меня злобным взглядом. Вид у нее, как у сумасшедшей, подумал я. — Я бы стала твоей прямо там, на том диване, не сомневайся. Ты кругами ходил вокруг меня все эти годы и даже не подозревал, как близок ты был однажды к своей цели. — Она истерично расхохоталась.

Я панически боялся скандальных сцен на публике и, желая увести Мэрилин с танцевальной площадки, где она явно притягивала к себе взоры посетителей ночного клуба, инстинктивно схватил ее за руку. Этого делать не следовало. Глаза у нее засверкали еще ярче, и она, отступив на шаг, залепила мне пощечину.

Я потер рукой пылающую щеку. Мэрилин стояла, скрестив на груди руки, и продолжала сверлить меня ненавидящим взглядом. В лиловых отблесках света, падающего на танцевальный круг, ее глаза казались черными, как обсидиан.

— Бобби не бросит Этель ради тебя, — сказал я ей и сразу же пожалел об этом. — Ты должна это знать.

— Тебе не следовало упускать ту возможность переспать со мной, Дэйвид, — произнесла она, уже более спокойным тоном. — Возможно, я так и не полюбила бы тебя, но сам бы ты стал относиться ко мне гораздо лучше.

Она покачала головой.

— Я сама доберусь до дому, — заявила она и, развернувшись на каблуках, исчезла в темноте зала, а я остался один на танцевальной площадке.

Мне пришлось заплатить за бутылку шампанского “Дом Периньон”. Очевидно, решение угостить нас за счет заведения было отменено, так как Мэрилин ушла от меня.

Я сунул деньги в кожаную папку, в которой мне преподнесли счет.

— Передайте привет Джонни Роселли, — сказал я. — И проследите, чтобы мисс Монро благополучно добралась домой.

С каменным выражением на лице метрдотель убрал в карман свернутую банкноту.

— О каком Джонни вы говорите? — переспросил он.

На свертке с объедками для собаки, который мы взяли из ресторана “У Романова”, я написал: “Прости меня” и попросил шофера положить этот сверток у двери дома Мэрилин в Брентвуде после того, как он отвез меня в гостиницу. Но Мэрилин не позвонила мне на следующий день, а когда я позвонил сам, миссис Мюррей отказалась подозвать ее к телефону.

Я улетел в Нью-Йорк и постарался забыть этот вечер.