Бессмертные

Она надеялась, что получит массу предложений сниматься в фильмах, ожидала, что ее завалят новыми сценариями, но ничего такого пока не случилось. Встреч с ней жаждали только фоторепортеры и журналисты, поэтому, чтобы хоть как-то занять себя, она, по возможности, не отказывала им: позировала и давала интервью. Кроме того, ей хотелось продемонстрировать всему миру, что Мэрилин Монро по- прежнему выглядит великолепно, хотя и лишилась работы.

В какой-то степени она даже получала удовольствие от этих встреч — можно сказать, что в сложившейся ситуации только это и приносило ей удовлетворение: ее тело не утратило былой привлекательности. После каждой встречи с фоторепортерами она брала в руки лупу и, склонившись над негативами и слайдами, внимательно изучала полученные на них изображения, размашистыми крестами перечеркивая не понравившиеся ей снимки. Двум фотографам, которые внушали ей симпатию и которым она доверяла — как, например, Берту Стерну, — она даже позволила заснять себя в обнаженном виде (последний раз она позировала обнаженной шестнадцать лет назад, когда снималась для календаря; те фотографии сделали ее знаменитой), хотя знала, что эти снимки нельзя опубликовать. Она хотела увидеть, как выглядит, определить границы своих возможностей и осталась довольна результатами. Она даже разрешила Стерну оставить себе негативы. Интересно, как бы он отреагировал, если бы знал, что она беременна!

И все же, несмотря на осаждавших ее фоторепортеров и журналистов (которым она каждый раз с глубоким чувством и волнением рассказывала одни и те же грустные истории о своем детстве, словно до этого никогда и ни с кем не делилась этими безрадостными воспоминаниями), она чувствовала себя позабытой всеми, потерянной и несчастной. Она постоянно звонила Бобби, но все чаще и чаще вместо него трубку снимала его секретарша Энджи, а когда ей все же удавалось пробиться к нему, Бобби держался с ней сухо и старался побыстрее закончить разговор — так обычно ведет себя мужчина, если любовница звонит в тот момент, когда он в комнате не один.

После каждого разговора с Бобби она испытывала такую нервозность, что приходилось пить успокоительные таблетки, но вскоре она стала принимать “Рэнди-Мэнди” непосредственно перед тем, как позвонить ему, чтобы чувствовать себя более уверенно. Однако этот способ не приносил желаемых результатов: она не всегда усваивала то, что говорил ей Бобби, и вынуждена была сразу же после разговора звонить ему снова и просить его повторить сказанное… Правда, его сообщение о том, что он собирается приехать в Лос-Анджелес, она расслышала ясно и четко.

— Когда? — спросила она.

— Двадцать шестого июня, — ответил Бобби.

Она давно уже перестала следить за календарем и поэтому не сразу сообразила, как скоро это случится, а когда поняла, то была несколько ошарашена. Она разговаривала с ним по телефону вчера, и он ни словом не упомянул о своем намерении приехать в Лос-Анджелес. Обычно все его поездки были расписаны на несколько недель вперед.

— Вот здорово! — воскликнула она, стараясь придать своему голосу радостное возбуждение, которое отнюдь не слышалось в тоне Бобби. — Как долго ты здесь пробудешь?

— Всего одну ночь, — ответил он излишне осторожно. — Я провожу встречи с представителями правоохранительных органов регионов страны по проблеме организованной преступности. Последняя встреча состоится в Лос-Анджелесе. Ты будешь в городе?

Этот вопрос ей показался странным.

— Я? Любимый, я приеду куда угодно, только скажи.

— Нам нужно поговорить.

— Конечно. — Она сделала вид, что не заметила напряженности в его голосе. — Я приготовлю что- нибудь поесть, — сказала она. — Ты останешься на ночь?

Последовало долгое молчание. Должно быть, Бобби обдумывал ее предложение. Затем он кашлянул и произнес:

— Видишь ли, я обещал Питеру и Пэт поужинать у них дома… Почему бы и тебе не приехать к ним? Они будут очень рады.

Она была настолько задета его небрежным тоном, что не сразу нашлась, что ответить. Он разговаривает со мной, как с посторонней, думала она. Наверное, он не один в кабинете.

— Хорошо. — Она постаралась не выдать своей обиды. — А потом мы уйдем вместе, ко мне?

— Конечно, — ответил Бобби, но в его голосе не слышалось уверенности.

— Я люблю тебя, Бобби, — сказала Мэрилин и замолчала, надеясь, что он тоже признается ей в любви, но в ответ он только произнес:

— Я знаю. — Это прозвучало так печально, что она едва не расплакалась.

Но все же он приезжает, и с его приездом кончится летаргия ее каждодневного существования. Миссис Мюррей было приказано немедленно навести в доме идеальный порядок. Холодильник был до отказа набит всевозможными продуктами, на тот случай, если вдруг ночью Бобби проголодается. Она договорилась, чтобы ей сделали прическу и привели в порядок ногти. Гримеру и парикмахеру были даны четкие инструкции прибыть домой к Мэрилин за шесть часов до ее отправления к Лофордам, а сама она принялась перерывать свой гардероб в поисках какого-нибудь сенсационного наряда, в котором ни Бобби, ни Лофордам видеть ее до этого не приходилось.

Несмотря на тщательные приготовления, день, когда должен был приехать Бобби, начался неудачно для Мэрилин. Примеряя наряды, она пролила кофе на платье, которое собиралась надеть на ужин, и с досады накричала на миссис Мюррей, хотя та была совершенно ни при чем. Вспышка гнева вызвала у Мэрилин головную боль, и, чувствуя себя виноватой, она до самого вечера извинялась перед миссис Мюррей. С помощью экономки (миссис Мюррей всегда была готова к “совместным действиям”) она выбрала другое платье — белое, с оголенными плечами, которое она купила когда-то потому, что оно очень понравилось Иву Монтану (он увидел его в витрине магазина “Сакс”). К тому времени, когда она примерила это платье, подобрав к нему сумочку и туфли, мир между ней и миссис Мюррей был полностью восстановлен. Маникюрша наложила Мэрилин искусственные ногти, и ей сразу вспомнилась женщина- дракон из фильма “Терри и пираты”. С такими ногтями невозможно было застегнуть молнию или пуговицу, но она всегда была готова пожертвовать удобством ради красоты, а сегодня она намеревалась предстать на ужине у Лофордов в полном великолепии.

Однако вскоре Мэрилин изменила свое решение. Ведь через несколько месяцев она станет матерью, разве не так? Бобби ценил ее не за то, что она зажигательная голливудская красавица. Она — мать его ребенка (или, как это ни горько, точнее будет сказать, мать одного из его детей) и будущая жена. Мэрилин принялась переделывать работу парикмахера и маникюрши. Сначала нужно изменить прическу — волосы должны лежать свободными волнистыми прядями, казаться мягкими и воздушными.

Взглянув на себя в маленькое зеркальце, она поняла, что совершила глупость. Она стала обычной женщиной, серой и непривлекательной. Бобби вряд ли это понравится. Если бы ему нужна была только благообразная мамаша его детей, которая вечно ходит в домашнем халате, почти не красится и не блещет красотой, он довольствовался бы своей Этель, а не вкушал удовольствия с ней, Мэрилин.

— Давайте вернемся к тому, что мы сделали вначале, — сказала она и, резко тряхнув головой, разрушила новую прическу.

Помощники Мэрилин хором издали тяжелый вздох. Миссис Мюррей нервно взглянула на часы.

— Уже шесть часов, — робко проговорила она.

В Голливуде ужинают рано. Привычки обитателей столицы кинобизнеса подчинены рабочему расписанию: актеры, бывающие на вечерних приемах, должны являться на киностудию не позднее семи часов утра, чтобы их успели загримировать к началу съемок; а сотрудники администрации поднимаются на рассвете — им начинают звонить из Нью-Йорка, где в это время уже девять часов утра. Мэрилин следовало прибыть к Лофордам в семь, самое позднее — в половине восьмого, и учитывая, что на дорогу из Брентвуда в Малибу потребуется никак не менее часа, она должна была уже выходить из дома. А вместо этого она сидела в халате, под которым не было еще даже нижнего белья, и ей только-только начали делать прическу и накладывать макияж.

Стрелка часов приближалась к восьми, и вот она наконец-то готова. Из всех туфель она выбрала лодочки с самыми высокими каблуками-шпильками и теперь стояла, покачиваясь, одетая в платье, которое