Бессмертные

приободренная алкоголем и таблетками, начала громко рассказывать о Бобби и о том, что он бросил ее. Питер, пьяный под стать ей самой, сидел, обливаясь потом от нервного напряжения. Наконец он не выдержал и, бросив своих гостей, которые еще даже не доели первое блюдо, повез Мэрилин домой. Она, конечно, стала сопротивляться, устроила перед рестораном отвратительную сцену (на глазах у толпившихся там шоферов), но в итоге все же позволила ему затолкать себя в машину.

Она помнила, как, сбросив туфли, задрала ноги на щиток управления, чтобы прохладный ветерок дул ей под платье, — очень уж жаркий выдался вечер. Помнила, что всю дорогу изливала на Лофорда свою желчь и горечь, а он умолял ее вести себя благоразумно, напоминал, какое положение занимает Бобби, просил подумать о своей карьере и репутации — и самое главное, прекратить доставлять всем неприятности и не болтать лишнего.

Она напомнила, как сказала ему, чтобы он убирался к черту, и в этот момент они как раз остановились у ее дома. Также помнила, как орала во все горло, грозя предать все огласке, если Бобби не приедет к вей в Лос-Анджелес.

— Но это невозможно, — стенал Лофорд. И в его глазах стояли слезы.

Она швырнула в него туфлю и угодила прямо в лоб.

— Я не шучу!

— Все кончено. Забудь об этом.

— Я люблю его!

— Ну и что теперь? Он женат. У него бог знает сколько детей. В шестьдесят восьмом году он наверняка будет баллотироваться в президенты. Отстань от него.

— Он любит меня, мерзкая ты английская тварь.

— Очень может быть. Но это ничего не значит.

Она швырнула в него вторую туфлю. Эта туфля угодила Лофорду в нижнюю часть лица и рассекла губу. Она с удовольствием заметила в его глазах страх. Ей хотелось еще что-нибудь кинуть в него, но больше ничего не осталось.

— Передай ему, что завтра я позвоню Луэлле, Уинчеллу, всем, кому только можно. Я им все расскажу. Про Джека. Про Бобби. Все. Скажи ему, что я должна увидеться с ним, а то я за себя не ручаюсь!

В окнах домов по всей улице люди стали включать свет. Залаяли собаки. Лофорд съежился в своей машине, ожидая что она вот-вот запустит в него чем-нибудь еще, затем завел мотор и уехал. Мэрилин осталась одна перед дверью своего дома.

На следующее утро она проснулась рано. В девять часов она уже сидела на кухне, в голове непривычная легкость и ясность. Миссис Мюррей варила для нее кофе. За ночь к Мэрилин вернулась надежда — Бобби приедет, и как только он увидит ее, все наладится.

Обедать она не стала — вместо этого с час загорала возле бассейна, пока миссис Мюррей ездила по магазинам, чтобы к прибытию Бобби заполнить холодильник. Мэрилин не сомневалась в том, что Бобби приедет, а Питер Лофорд может думать, что ему заблагорассудится…

Она настолько уверила себя в этом, что даже позвонила в магазин игрушек на бульваре Санта- Моника и заказала игрушки для всех семерых детишек Бобби, попросив, чтобы покупки доставили ей домой как можно скорее. Для самой маленькой, Мэри Керри, она заказала большого набивного тигра, — когда ей было три года, она очень хотела иметь такую игрушку. Для других детей она выбрала разных игрушечных зверей и машинки; она плохо представляла себе, во что любят играть дети в том или ином возрасте, и, похоже, теперь ей вряд ли удастся это узнать.

Она действовала по внезапному побуждению, — и, скорее всего, ее усилия напрасны, думала Мэрилин, — но ей так хотелось выразить Бобби свою любовь, доказать, что он дорог ей весь, и семья его тоже, и что ему не придется выбирать между ней и своими детьми… Теперь она поняла, что слишком уж настойчиво и нетерпеливо предъявляла ему свои требования.

Около часу дня из магазина доставили игрушки, и миссис Мюррей к этому времени вернулась с покупками из Брентвуда. Бобби ей так и не позвонил, и она начала нервничать, тем более что в коридоре на самом видном месте лежала гора игрушек, словно на Рождество. Глядя на игрушки, Мэрилин вспоминала свое детство в приюте: накануне Рождества в вестибюле приюта всегда лежали груды старых игрушек — пожертвования “добреньких” дядей и тетей. При этом воспоминании ее охватило гнетущее чувство беспокойства — так бывало всегда, когда она думала о своем детстве, — и она уже собралась звонить Питеру Лофорду, чтобы узнать, когда приедет Бобби и приедет ли он вообще, но в это время раздался телефонный звонок. Мэрилин подняла трубку и услышала знакомый голос.

— Я приехал, — сказал Бобби. — Нам нужно поговорить.

— Я знаю, — ответила она, пытаясь скрыть охватившее ее радостное волнение. — Ты где? Когда прилетел?

— Я остановился у Питера и Пэт. Ты не против, если я сейчас приеду?

— Ну что ты. Приезжай скорей. Пожалуйста.

Мэрилин поспешила к себе в комнату и быстро, как только могла, наложила макияж. Ее раздирали сомнения: в каком наряде ей лучше встречать Бобби — в платье или в брюках. В конце концов она решила, что ей следует одеться “по-домашнему”, — тогда он подумает, будто она просто отдыхает у себя дома, потому что ей так хочется, а не сидит, как в плену, в ожидании его звонка.

Когда он приехал, Мэрилин еще одевалась. Она сама открыла ему дверь — миссис Мюррей она специально отослала из дома — и прямо на пороге поцеловала его. Лицо Бобби было серьезным. Он обнял ее одной рукой, но она почувствовала исходящий от него холод, хотя на улице стояла нестерпимая жара.

— Ты догадываешься, зачем я приехал? — спросил Бобби.

Она решила, что он не сердится на нее — просто устал и чем-то озабочен. И в то же время она видела, что он не собирается терять самообладания.

— Потому что ты любишь меня, — сказала она. — И я люблю тебя. Только поэтому, зачем же еще.

— Да. Я люблю тебя. Это правда. И я знаю, что и ты меня любишь. Именно поэтому мы должны расстаться, Мэрилин.

Она предполагала, что он приедет мириться, составила для себя четкий сценарий примирения. Она не станет его уговаривать бросить Этель. Согласится быть просто любовницей — в конце концов, какое это имеет значение…

Если ему неприятно думать о том, что она винит его за аборт, она готова забыть об этом…

— Ты снова со мной, — сказала Мэрилин, провела пальцами по его волосам и, поцеловав в щеку, крепко прижалась к нему. — Я сделаю все, что ты скажешь.

Мягким, но решительным движением Бобби оттолкнул ее от себя, подвел к дивану, чтобы она села, а сам отошел к пустому камину, откуда мог смотреть на нее сверху вниз.

— Значит, все? Хорошо. Для начала перестань угрожать. Это первое. — Он поднял вверх указательный палец, как это делают учителя в школе, когда объясняют ученикам что-то важное. — Второе — никаких звонков на радио… Только, пожалуйста, не говори, что этого не было. ФБР записывает эту передачу на пленку. И наконец последнее — не пытайся больше связаться со мной. Мне очень жаль, но это… это становится опасным.

— Я не угрожала тебе!

— Ты говорила Питеру, что предашь огласке наши отношения. Если это не угроза, тогда я уж и не знаю, Мэрилин.

Мэрилин, не отрываясь, смотрела на Бобби. Она совсем не думала “угрожать” ему — во всяком случае, она имела в виду совсем другое.

— Питер неправильно понял меня, — стала оправдываться Мэрилин. — Ты же знаешь, какой он.

— Знаю, — безжалостно отрезал Бобби. — Но то, что он мне передал, в толкованиях не нуждается. Если я не приеду к тебе, ты всем расскажешь о нашем… э… романе.

Последнее слово Бобби выговорил с явным отвращением, словно одна только мысль о том, что спал с ней, вызывала у него омерзение.

— Ты говорила это? Или что-нибудь подобное?

Он говорил без злобы, но она не слышала в его голосе и любви. Ничто в лице Бобби, в его поведении