руки. Она так крепко сжимала телефон, что костяшки пальцев побелели. Она хотела только одного — укрыться за дверью своей спальни.
— Вы позвоните мне? — с тревогой в голосе спросил Гринсон. — Вы придете ко мне завтра?
Мэрилин не ответила. Она не хотела разговаривать с ним, не хотела думать о завтрашнем дне. Ее заботило только, удастся ли ей пережить этот день.
С телефоном в руках она проскользнула в спальню и, прежде чем закрыть дверь, остановилась и посмотрела в глаза Бобби.
— А теперь, пожалуйста, уходите, — сказала она. — Оба.
Бобби стоял бледный, не отрывая от нее глаз, пытаясь определить, это было ясно, правильно ли он поступил и чем это может грозить.
— Ты ведь будешь умницей? — спросил он.
Мэрилин опять промолчала. Его это больше не касается. Она ужасно устала, но спать не хотела.
— Кто-то заплатит за все это, — сказала она, сама не зная почему.
Мэрилин повернулась и заперла за собой дверь спальни. Она даже не слышала, как хлопнула входная дверь, не слышала, как они уехали. Она осталась одна.
Раздевшись, она бросила одежду на стул и поставила на сбрасыватель проигрывателя пластинку с песней Фрэнка “Блюз в ночи”, а сверху положила еще пять пластинок с его песнями. Абсолютно нагая, Мэрилин лежала на кровати; в открытое окно врывался легкий ветерок и обдувал ее тело. Несколько мгновений она наслаждалась окутавшей дом тишиной, которую нарушало только монотонное жужжание насекомых в кронах эвкалиптов за окном и сухой шелест листьев — она всегда скучала по этим звукам, когда надолго уезжала из Лос-Анджелеса. Пластинка опустилась на диск проигрывателя, и комнату заполнил мелодичный, печальный голос Фрэнка — самый красивый и чувственный голос, какой она когда- либо слышала. Мэрилин тихо подпевала.
“Блюз в ночи, — думала она, — это песня о моей жизни”.
Нужно выпить несколько таблеток снотворного и попытаться уснуть, решила она. Потом стала звонить по телефону. До ночи еще далеко, а она так одинока. Ей просто необходима чья-нибудь поддержка.
Она теперь не знала номер прямого телефона Джека, но помнила телефон Белого дома.
Крепко сжимая трубку, она слушала и слушала раздающиеся в ней гудки в надежде, что кто-нибудь все же ответит…
Эпилог «Молитва в память о Норме Джин»
Два агента службы безопасности встретили меня на аэродроме, и мы сразу поехали в дом Мэрилин в Брентвуде. Не знаю, зачем я попросил их об этом. Мне там нечего было делать. Но я чувствовал, что должен сначала побывать в доме Мэрилин, а потом уже начинать действовать.
Военный самолет доставил меня в Лос-Анджелес быстро, хотя лететь было очень неудобно. Всю дорогу меня не покидали мысли о том, что в ее смерти есть и доля моей вины. Я понимал, что по приезде мне следует сразу же отправиться в свой офис и оттуда по телефону заняться обработкой средств массовой информации, сделать все, чтобы фамилия Кеннеди не упоминалась в связи со смертью Мэрилин, но это было выше моих сил. Сначала я должен был хоть на мгновение побывать там, где еще совсем недавно жила Мэрилин.
Маленький домик все еще был окружен полицейскими. Агенты показали свои удостоверения, и нас пропустили, хотя на лицах полицейских читалось явное недовольство.
Возле дома на газоне лежал большой игрушечный тигр.
— Что это? — поинтересовался я у одного из агентов сыскной полиции Лос-Анджелеса, которые стояли возле дома в надежде, что их фотография попадет на страницы “Лос-Анджелес таймс”.
— Игрушка, — пожимая плечами, ответил полицейский. — Совсем новая. В коридоре дома их целая гора. Как будто сейчас Рождество.
— Интересно, что бы это значило, — сказал я. Мэрилин не коллекционировала игрушечных животных.
— Ума не приложу. А вы из Вашингтона? — спросил он. — Ваша фамилия Леман?
Я кивнул.
— Макреди, — представился полицейский. — Мне поручено сопровождать вас, оказать почетный прием.
Мы обменялись рукопожатием, и Макреди, крупный мужчина в мятом полосатом костюме из легкой ткани, повел меня в дом. В комнатах было темно и тихо.
— Недавно приезжал ее муж, — сообщил он. — Несчастный мужик.
Я бросил на него удивленный взгляд.
— Артур Миллер? Приезжал сюда?
— Нет-нет. Самый
При виде маленькой унылой спаленки я чуть не разрыдался. Незастеленная кровать Мэрилин казалась почти голой. На ней лежали обычный полосатый матрас, две спутанные простыни, одеяло и измазанная косметикой подушка — ни кружевных накидок, ни нарядных покрывал. Такие кровати стоят в дешевых мотелях, в номерах, которые снимают на час. Мебели в спальне было мало, и, казалось, она тоже завезена из мотеля — дешевая тумбочка, пара стульев, заваленных старыми журналами и одеждой, телефон на длинном шнуре, который змейкой тянулся от самой двери.
— Она умерла с телефоном в руках, — сказал Макреди. — Мы с трудом вырвали из ее ладони трубку, когда забирали тело. Трупное окоченение. — Он закурил сигарету. — Должно быть, она умерла, когда набирала чей-то номер. Кошмарная смерть — умереть в одиночестве, пытаясь дозвониться кому-то…
— Она оставила какую-нибудь записку?
Макреди окинул меня циничным взглядом сыщика — теперь он понял, зачем я приехал.
— Никаких записок она не оставляла, — ответил он. — Пусть в Вашингтоне не беспокоятся.
— Мне нет никакого дела до Вашингтона, сержант, — сказал я. — Я просто друг семьи.
— Хотел бы я знать, о какой семье вы говорите? — Мы прошли в гостиную, затем на улицу. — Чем еще могу быть полезен? — спросил он.
Я объяснил. Макреди взглянул на меня с еще большим отвращением.
— Воля ваша, — отозвался он. — Не хотел бы я заниматься вашей работенкой.
В отеле меня ждал Лофорд. Он был бледен, как полотно, по лицу его струился пот, хотя в номере работал кондиционер, руки тряслись, как в лихорадке.
— Надеюсь, Джек не винит меня в случившемся? — спросил он.
Я покачал головой. Джек винил только себя, а ему удастся заглушить голос совести.
— Как это произошло? — поинтересовался я.
— После того как Бобби объявил ей, что между ними все кончено, она напилась таблеток.
—
— Бобби решил, что они сделали все возможное. Гринсон посчитал, что ситуация не критическая.
— Она звонила тебе?
Лофорд кивнул. Вид у него был, как у побитой собаки.
— Да, звонила. Говорила она невнятно — она всегда так разговаривала после нескольких таблеток.
