Бессмертные

— Кто знает, что у женщины в голове?

С этим Джек согласился.

— И правда, кто? — повторил он.

Поддерживая Мэрилин под локоть, Фельдман вел ее к нам, а она шла как-то неохотно, словно испытывая робость. Помнится, тогда я подумал, что Мэрилин гораздо лучше играет в жизни, чем перед камерой. Я и по сей день так считаю.

Джек двинулся им навстречу, чтобы опередить меня, взял ее руку и не пожал, а легонько сжал ее, затем улыбнулся своей обворожительной улыбкой. Она улыбнулась в ответ.

— Неужели вы сенатор? — проворковала она тонким голоском; ей как будто не хватало дыхания. У Мэрилин была восхитительная манера заканчивать каждое предложение на вопросительной ноте. — Я думала, все сенаторы старые?

Она не отняла у него своей руки, и я заметил, как на лице Фельдмана появилось смешанное выражение сожаления и смятения. Должно быть, он раскаивался в том, что пригласил Джека, или в том, что пригласил Мэрилин.

— Вы и вправду сенатор? — хихикая, спросила она. — Вы же совсем мальчик.

Вряд ли она могла придумать более верные слова, чтобы очаровать его. Джек оценивающе оглядел ее с головы до ног, не в силах оторвать свой взор от этой невероятной, одурманивающей чудо- красоты.

— В таком случае, — произнес он наконец, — вы совсем девочка.

Я прочувствовал ситуацию и решил дать Джеку возможность пообщаться с Мэрилин несколько минут без посторонних. Увидев, что прибыли новые гости — влиятельные сторонники демократической партии, — я попросил Фельдмана познакомить меня с ними.

О том, что произошло между Джеком и Мэрилин, я узнал только на следующий день, хотя догадаться было нетрудно.

На следующее утро я нашел Джека в бассейне отеля “Бель-Эйр”. Я направлялся в свой офис, который находился в принадлежащем моей компании здании на бульваре Сансет в Лос-Анджелесе. Джек, в плавках и темных очках, лежал на солнце и курил сигару. Он не любил показываться с сигарой на людях, отчасти потому, что боялся потерять голоса женщин на выборах, а еще потому, что пристрастие к сигарам, по его мнению, — это привычка богатых стареющих мужчин, а Джек хотел, чтобы молодые сограждане как можно дольше любили его и считали своим. Но в то время отель “Бель-Эйр” давал возможность укрыться от посторонних глаз, поэтому мы и остановились там, а не в Беверли-Хиллз.

Я сел возле него и заказал завтрак. Джек уже позавтракал и пил кофе; на коленях у него лежала газета “Лос-Анджелес тайме”. Еще с полдюжины газет были разложены вокруг него. Он любил читать газеты и прочитывал их от начала до конца; он не пропускал ни одной, даже самой пустячной статейки — а вдруг она может оказаться для него полезной.

— Ты вчера куда-то пропал, — сказал я. — Как ты провел вечер?

— Гм… интересно. Очень интересно. — Он одарил меня такой улыбкой, что я в очередной раз подумал: и как это некоторые люди могут голосовать против него? — Кстати, ты был прав насчет Фельдмана.

Я вопросительно посмотрел на него.

— Она и вправду спит с ним.

— Это она сама тебе сказала?

— Она очень… э… откровенная женщина.

— Понятно. — Я попытался сообразить, зачем Мэрилин Монро понадобилось рассказывать Джеку о своих отношениях с Фельдманом при первом же свидании, — если, конечно, их встречу можно было назвать свиданием, — но так и не сообразил.

— Она хотела, чтобы я знал, — продолжал Джек. — Она считает, что между нами не должно быть никаких тайн. — Он улыбнулся. — Я сидел рядом с ней во время ужина…

— Да, я заметил.

Джек не любил выслушивать критику, даже в форме намеков и даже от меня.

— Дэйвид, я же не могу все время работать только в интересах партии, — вскричал он, в эту минуту очень напоминая своего отца. — Мы же не в советской России… Так вот, в общем, за ужином я сидел рядом с ней и случайно положил руку ей на колено. Дружески так похлопал, понимаешь?..

— Понимаю. — У меня не было ни малейшего желания добавлять, что почти все влиятельные демократы Голливуда отметили для себя тот факт, что во время ужина правая рука сенатора находилась под столом, и он вынужден был есть левой.

— Я передвинул руку выше, поближе к бедру, и, ты знаешь, она не возражала, будто и не заметила ничего. А потом все-таки повернулась ко мне и сказала: “Прежде чем вы продолжите ваши исследования, сенатор, хочу предупредить вас, что я не ношу трусиков, так что не удивляйтесь”. Она произнесла эти слова с самым невинным видом…

— Ну и что, не солгала?

— Что ты! Так оно и было.

— Она еще здесь?

Он помотал головой.

— Она ушла рано утром, когда еще все спали.

“Слава Богу”, — подумал я. Работники отеля “Бель-Эйр” обычно не сплетничали о поведении постояльцев, но Мэрилин была слишком заметной фигурой.

— Ну, в общем, ты неплохо провел время?

Джек смотрел куда-то вдаль. Я не мог разглядеть выражения его лица — мешал дым сигары.

— Она гораздо умнее, чем кажется на первый взгляд, — произнес он наконец, однако это не было ответом на мой вопрос.

— Что, не просто белокурая глупышка?

— Совсем не глупышка. Знаешь, она собирается развестись с ди Маджо.

Для меня это было новостью.

— Но ведь они только что поженились?

Джек пожал плечами. Он пристрастно, хотя и с пониманием, судил о поведении людей, но свою жизнь устраивал так, как ему было удобно.

— Ди Маджо ревнует ее. — Джек стал рассказывать ее историю. — Он хочет, чтобы у них были дети, чтобы она отказалась от своей карьеры. Больше всего на свете он любит смотреть по телевизору спортивные передачи, сидеть со своими дружками в “Тутс Шорз” и болтать о спорте. Что касается их интимных отношений, то первое время все было прекрасно, но теперь она в нем разочаровалась. — Джек с удовольствием затянулся сигарой. — Она говорит, что боится его.

— В Калифорнии женщины всегда так говорят, когда намереваются разводиться. Ведь когда дело доходит до суда, наиболее верным основанием для развода считается рукоприкладство.

— Мне показалось, что она говорила правду. Хотя, конечно, женщины могут наговорить все, что угодно.

— Похоже, у вас получился душевный разговор, — заметил я, пытаясь скрыть свою зависть.

Джек снял солнцезащитные очки и подмигнул мне.

— Да, она довольно разговорчивая.

— Наверняка у нее есть и другие достоинства.

— Да, пожалуй, Дэйвид. Это уж точно. — Он усмехнулся. — Знаешь, что она еще рассказала? Когда она подписала свой первый большой контракт с компанией “XX век — Фокс”, она с очаровательной улыбкой на лице сказала Даррилу Зануку: “Что ж, полагаю, мне больше не придется пробовать на вкус еврейские прелести?”

Он громко расхохотался, и его здоровый смех эхом разнесся по всему бассейну, заглушая шум брызг и доносящийся с улицы гул автомобилей.