получился гораздо лучше всех прежних картин с участием Монро. Фильм был настолько хорош, что компании “XX век — Фокс” ничего не оставалось, как обеспечить ему солидную рекламу и выдвинуть на премию “Оскар”.
— Как дела у Мэрилин? — спросил я его.
Бадди помотал головой.
— Не очень хорошо, насколько мне известно. Самое смешное, все говорят, что в большинстве дублей она играет лучше, чем Оливье, и он злится, пытаясь понять, почему так происходит.
Мы оба рассмеялись. Ларри, конечно, великий актер, но кинокамера отдавала предпочтение Мэрилин, тут уж ничего не поделаешь.
— Как у нее дела с Артуром? — спросил я.
Мэрилин и Артур Миллер поженились всего несколько недель назад. Церемония бракосочетания проходила в Роксбери в штате Коннектикут, рядом с домом Миллера. Пригласили только нескольких знакомых и близких — Миллер хотел, чтобы свадьба прошла тихо и скромно. Как и Джо ди Маджо, он очень ошибался. Любые подробности личной жизни Мэрилин всегда становились известны широкой публике, да она и не желала жить по-другому, хотя и не всегда сознавалась в этом. Она принадлежала поклонникам ее красоты и мастерства, а не мужьям — и всегда помнила об этом.
Бедный Миллер! Вместо скромной церемонии он увидел перед своим домом более пятисот журналистов и фотокорреспондентов, которые ожидали его и Мэрилин под жарким июльским солнцем! По завершении обряда бракосочетания Артур и Мэрилин вышли к толпе, умоляя оставить их в покое. Но их появление вызвало такую суматоху и ажиотаж, что молодую симпатичную корреспондентку журнала “Пари-матч” Марию Шербатофф буквально вдавили в лобовое стекло машины. Торжественная церемония окончилась печально: бедная девушка умирала буквально на руках у Мэрилин, и платье невесты было перепачкано кровью. А когда Мэрилин побежала к дому, фотокорреспонденты — по газонам, по цветам — кинулись за ней, пытаясь заснять ее с близкого расстояния.
Конечно, такое начало семейной жизни не предвещало ничего хорошего, и неудивительно, что, когда я позвонил Мэрилин по телефону на следующий день после свадьбы, она была расстроена; но нельзя сказать, чтобы она была убита горем. Она успела привыкнуть к подобным печальным инцидентам в своей жизни: у нее была способность подставлять под удары своей судьбы не только себя, но и других.
Бадди тяжело вздохнул, и я понял все без слов. Я надеялся, что две недели уединения в загородном доме в Англии сотворят чудо с молодоженами, однако, судя по лицу Бадди, чуда не произошло.
— По ним не скажешь, что у них медовый месяц, — заметил он. — Это уж
Я не успел расспросить его подробнее. К нам подошла подружка Бадди, и я, допив мартини, поднялся к себе в номер, чтобы переодеться к ужину.
Дел у меня было много, но все же я решил на следующее утро съездить к Мэрилин.
— Привет, Артур, — поздоровался я.
Миллер оторвался от своего занятия, и мы пожали друг другу руки. Он похудел и как-то высох, вид у него был измученный, как у человека, который, женившись в очередной раз, обнаружил, что сменял шило на мыло. Ларри снял для счастливых молодоженов огромный дом, и мебели в нем было так много, что это выглядело несколько вульгарно. Артур сидел за карточным столом в углу библиотеки — очевидно, он устроил для себя здесь рабочий кабинет — и работал. Поверхность стола была завалена газетными вырезками о Мэрилин, и Артур — величайший американский драматург — был занят тем, что вклеивал их в альбом. Удручающее зрелище.
На столе, рядом с раскрытым блокнотом, стояла в рамке великолепная цветная фотография Мэрилин. Она лежит на животе, подперев подбородок руками; восхитительные белокурые волосы закрывают часть ее лица, на котором почти нет косметики, шею и — совсем немного — грудь; сквозь завитки волос проглядывает розовый сосок. Рот приоткрыт в улыбке, глаза полузакрыты, лицо выражает тонкое чувственное наслаждение, почти на грани бесстыдства.
— Прекрасная фотография, — заметил я.
Он угрюмо кивнул.
— Она фотографировалась здесь, недели две назад. Мне эта фотография очень понравилась, и я попросил, чтобы одну отпечатали для меня.
Я его хорошо понимал. На этой фотографии Мэрилин просто потрясала своей возбуждающей чувственностью. Я поднялся по лестнице на второй этаж и постучал в комнату Мэрилин.
— Войдите, — отозвалась она. Ее голос звучал уныло.
Она приспособила спальню под свои нужды. Мебель из комнаты вынесли, ковры и прочие украшения убрали; вместо них стояли сушилка для волос, косметический столик с ярко освещенным зеркалом, массажный стол, открытый шкаф с вешалками для ее платьев и костюмов и телефон на длинном шнуре, чтобы она могла разговаривать, расхаживая по комнате. Всюду царили хаос и беспорядок; только в такой обстановке Мэрилин могла чувствовать себя уютно. Она сидела на полу, откинувшись спиной на уложенные горкой подушки, которые сняла с дивана, и читала сценарий. На голове — бигуди, на лице — ни следа косметики. Одета она была в белую шелковую блузку и обтягивающие черные брюки, которые еще называли “велосипедными”. Я наклонился и поцеловал ее.
— Боже мой, Дэйвид, — воскликнула она, — как же я рада тебя видеть!
Я убрал со стула кипу журналов и осторожно присел на него. Это был один из тех хрупких антикварных стульев, которые делают, чтобы любоваться ими, а не сидеть.
— Осторожнее. Тут этих стульев целый гарнитур, но половину из них мы уже переломали. Сэр Пробковый Мундштук говорит, что они стоят целое состояние.
— Сэр Пробковый Мундштук?
— Этим прозвищем наградила Ларри одна из здешних газет за то, что он рекламировал сигареты. Оно ему очень подходит. — Она напустила на себя важный вид и надменным голосом произнесла: — Давайте попробуем еще разок, вы не возражаете, Мэрилин, дорогая?
— Что, все так ужасно?
Она поежилась.
— Даже хуже. Это сущий ад, милый Дэйвид.
— Внизу я видел твою фотографию на столе у Артура. На ней ты выглядишь просто счастливой. Отличная фотография.
— Да. — Она кивнула, затем одарила меня томной улыбкой. — Я переспала с парнем, который фотографировал меня. Наверное, поэтому получилось такое удачное фото.
Тогда понятно, почему у нее на фотографии такой блаженный вид. Я почувствовал неловкость — в конце концов, они ведь с Миллером только что поженились.
— Я поступила
— Меня это не касается, Мэрилин, но вообще-то, конечно, не очень красиво. Но ты-то хоть не жалеешь об этом?
Она передернула плечами.
— О, Дэйвид, ты не думай, я и сама знаю, что поступила плохо. Но ты не представляешь, как мне здесь одиноко без Джека и каково постоянно видеть возле себя этого старого ворчуна…
— Старого ворчуна?
— Так Пола называет Артура. — Она понизила голос. — Он говорит, что у него творческий застой. Из-за меня. Ко всему прочему, он всегда становится на сторону Мундштука. Я только и слышу: “Ларри это…”, “Ларри то…”, и это от собственного мужа!
— Значит, ты решила ему отплатить. А он об этом знает?
— Ты ничего не понимаешь, Дэйвид, — сказала она. В ее голосе не было раздражения; она просто констатировала факт.
— Я не критикую тебя.
— Ну да, рассказывай. Между прочим, это не ты состоишь в браке с Великим Писателем XX века, который никуда не хочет ходить, никого не хочет видеть и вообще не любит развлекаться.
