натянула чулки и осторожно, чтобы не обломать ногти, пристегнула их к поясу. Затем надела белые туфли на высоких каблуках и замерла на месте, вытянув в стороны руки. Старшая швея из костюмерного отделения приложила к ее телу куски костюма, и ассистенты, опустившись на колени по обе стороны от нее, стали осторожно сшивать платье в единое целое. Она чувствовала себя юной девственницей, которую наряжают для церемонии посвящения в весталки, — как-то она смотрела фильм про древних римлян, и в нем была точно такая же сцена. Естественно, как только на ней начали сшивать платье, ей тут же захотелось в туалет. “Наверное, у юных девственниц в Древнем Риме тоже возникало такое желание”, — подумала она…
Усилием воли она заставила себя думать о предстоящей съемке. Швеи закончили свою работу. Она стала медленно поворачиваться перед зеркалом; многочисленные помощники внимательно осматривали ее, словно авиаконструкторы, оценивая новый самолет перед первым испытательным полетом. Даже Уайти, бывалый профессионал, смотрел на нее серьезно, потирая рукой подбородок, — в лице ни тени улыбки, брови сосредоточенно сдвинуты. Затем он кивнул и едва заметно улыбнулся.
— Все в порядке, куколка, — одобрительно произнес он. — Пора на площадку.
Пока готовившие ее к съемке работники студии в последний раз поправляли на ней грим и прическу, расправляли костюм, она стоя листала газету, которую принес с собой Уайти, и вдруг наткнулась на фотографию Джека и Джеки: они стояли рука об руку на крыльце своего нового дома в Джорджтауне. “Кеннеди переехали в новый дом и ждут ребенка” — прочитала она подпись под фотографией. Неожиданно ей стало дурно, голова раскалывалась, как при мигрени.
Раздался приглушенный стук в дверь, она приоткрылась, и в комнату заглянул молодой парень.
— Прошу прощения, мисс Монро, — робко проговорил он, — но господин Уайлдер просил передать вам, что у него все готово…
Не задумываясь, словно под воздействием шоковой терапии, она повернулась в его сторону и взвизгнула:
— Пошел к черту!
Парень покраснел и закрыл дверь.
Она почувствовала, что люди в комнате смотрят на нее с неодобрением, даже Уайти. На киностудиях существовало неписаное правило: кинозвезда не должна кричать на рядовых сотрудников, которые всего лишь исполняют то, что им приказано. Можно послать к черту режиссера, продюсера, знаменитых актеров, снимающихся с тобой в фильме, но никогда, ни под каким предлогом нельзя позволить себе накричать на технический персонал съемочной группы.
— О Боже, — произнесла она; голова у нее раскалывалась на части. — Простите, я не хотела.
Люди в комнате молча кивнули, но вид у всех был угрюмый. Наверное, такое скорбное настроение охватывает окружение тореадора, если они видят, что он боится выходить на бой с быком.
— Я
— Ничего, куколка, — успокоил ее Уайти, потрепав по плечу, но она знала, что ее не простили.
Самое ужасное, ей было стыдно за свое поведение, хотя она понимала, что сорвалась только потому, что увидела фотографию Джека рядом с беременной Джеки. Потрясение было слишком сильным.
В такие моменты ей всегда хотелось немедленно уехать домой, запереть дверь и спрятаться, но в данной ситуации об этом не могло быть и речи. На туалетном столике стояло с полдюжины маленьких флакончиков. Она вытащила из одного две капсулы и, проткнув их булавкой, проглотила, не запивая, чтобы не размазать помаду о стакан.
Она постояла немного, ощущая, как в желудке у нее что-то глухо забурлило, по телу стала разливаться безжизненная теплота, и все ее существо от кончиков пальцев на ногах до ногтей рук погружается в бесчувственную пустоту; на душе стало неестественно легко и спокойно. Не дожидаясь, пока рассеется это ощущение легкости и покоя, — а она знала, что оно скоро исчезнет, — Мэрилин открыла дверь гримерной и направилась на съемочную площадку.
Уайлдер сидел рядом с камерой и, когда она приблизилась, посмотрел на нее с упреком.
— Говорят, ты читаешь “Права человека” Тома Пэйна, — сказал он. В съемочной группе новости распространялись быстро. — Это хорошо, но, видишь ли, у этого парня тоже есть права.
— Я знаю, Билли. Сожалею, что так получилось.
— Так. — Уайлдер говорил с сильным немецким акцентом, и вместо “так” он произнес “дак”. Он покачал головой. — Надеюсь, ты понимаешь, что должна относиться с уважением к людям, которые выполняют свои обязанности, да? И уважать своих коллег — скажем, не опаздывать на два часа на съемки, — ведь это тоже важно, не так ли?
— Ладно, хватит, Билли.
Уайлдер улыбнулся ей чарующей улыбкой, какой когда-то привораживал женщин, предлагая им свои услуги в качестве партнера в танцах, чтобы заработать себе на жизнь, хотя сейчас это казалось невероятным.
— Все, больше ни слова, — сказал он. — Начинаем работать.
“Слофо”. “Рапота”. О, как она
— Тогда повторим еще раз, что ты должна делать, — продолжал он, медленно и с расстановкой произнося слова, словно разговаривал с недоумком. — Ты стучишь в дверь и, когда открываешь ее и входишь в комнату, говоришь. “Привет, это я, Шугар”. Тони отвечает: “Привет, Шугар!” Только и всего. Уверен, одного дубля будет достаточно, вот увидишь.
Ей никогда не удавалось сыграть сцену с одного дубля, и он это знал. Кроме того, как только ей говорили — особенно режиссеры, — что сцена совсем не трудная, она тут же настораживалась. Это происходило само собой, и она никак не могла себя переубедить — она правильно исполняла роль только тогда, когда ей четко и подробно объясняли каждый шаг и каждое движение.
— Ну что, начинаем снимать, дорогая? — спросил Уайлдер с надеждой в голосе.
Однако она еще не была готова. Она направилась на другую сторону площадки, минуя Тони Кёртиса, который бросал на нее злобные взгляды, раскачиваясь взад-вперед на высоких каблуках, мимо Джэка Леммона — этот выглядел утомленным и подавленным, как мужчина, который так долго ждет свою жену, что уже и не хочет ее видеть. В ее представлении они совсем не были похожи на женщин — прежде всего в них не было женской грации, — и ей было трудно общаться с ними; она всегда испытывала неловкость при виде трансвеститов.
Пола ждала ее, сидя с воинственным видом в своем черном балахоне, который приводил в ярость Сэра Мундштука. Мэрилин села рядом с Полой.
— Я должна поделиться радостью с моими подругами, — произнесла она таким тоном, словно для нее эта задача была невыполнимой.
Пола кинула взгляд на Уайлдера, и ее глаза под темными очками угрожающе засверкали.
— Да что он в этом понимает? — сказала она.
— Он хочет, чтобы я исполнила эту сцену легко и весело. Я не представляю, как это сделать.
— Ну, конечно, как ты можешь это представить, моя ты бедняжка, — успокаивающе проворковала Пола.
— Я также не понимаю, чему я должна там радоваться. Как я должна вести себя, когда, открыв дверь, вижу их двоих? Пусть он мне объяснит.
Пола обняла Мэрилин за плечи, приблизив к ней свое лицо, словно любящий мужчина.
— Не думай о нем, дорогая, — сказала она. — Не бери в голову. Ему не понять душу актера. Он обычный режиссер, который знает лишь техническую сторону съемочной работы. И он робеет перед твоим талантом.
— Да. Но как же я должна играть эту сцену?
— Представь, что сейчас рождественская ночь. Под елкой спрятаны подарки. Ты хочешь поделиться этой новостью со своими подружками. — Пола погладила ее по руке. — Ты — Попсикл, дорогая.[12]
