длинных ногах. Ноги у них совсем не похожи на собачьи. Они «нервно» оплетены венами и мускулами («нервно» в данном случае синоним нервной энергии, живости, чувствительности). Собственно лапы тоже нервные, не простые чурки, как у большинства собак, а длиннопалые и широкие.
Передняя лапа Курка оставляла столь же длинный и почти столь же широкий след, как моя продолговатая ладонь.
Рядом с волком самая грациозная собака выглядит неуклюжей. Волки обладают гибкостью и подвижностью сочленений, которые утрачены собакой в результате многовекового разведения ее человеком. В движении тело волка переливается, прямо-таки течет. Даже при ходьбе его спина слегка извивается из стороны в сторону.
А как волки прыгают! Восходящим прыжком — прямо вверх, распушившись и перетекая всем телом вплоть до кончика хвоста. Прямо вниз. Это их обычная манера резвиться. Они прыгают вверх по диагонали, как бы возносясь на воздушном шаре, либо подскакивают вертикально, стоя торчком в воздухе, это их «наблюдательный прыжок». Они умеют прыгать вбок и назад. Они свертываются в воздухе клубком и венчают этот немыслимый трюк шикарной завитушкой — грудь к земле, лапы в стороны и неподражаемый, чисто волчий, молниеносный взлет головы. Головы у них тоже сухопарые и продолговатые.
Самая несобачья черта в волке — это его хвост. С помощью хвоста он бежит, думает, выражает свое настроение и даже повелевает. «Они бегают в равной мере и хвостом, и спиной», — заметил как-то Крис. Волчий хвост может плыть по воздуху, но никогда не стоит трубой и не свертывается колечком, как у ездовых собак.
Однажды мы видели, как Леди размышляла хвостом. Она стояла и рассматривала олений череп не то чтобы со страхом, а с какой-то живой настороженностью; ее хвост при этом крутился, как у озадаченной белки.
Чем выше у волка настроение, тем выше он держит хвост. Достаточно взглянуть на хвост волка, чтобы узнать, в каком расположении духа его хозяин. У радужно настроенного волка корень хвоста вытянут на дюйм горизонтально, затем хвост свободно падает вниз. Разговаривая с приунывшим волком, можно привести его хвост в это типичное положение. Волки удивительно восприимчивы к неподдельно веселому человеческому голосу.
Поскольку волки способны к полному дифференцированному расслаблению мышц, они трясут хвостом не совсем так, как собаки, хотя примерно в тех же случаях. Различие состоит в том, что волки приводят в движение лишь основание хвоста, тогда как средняя его часть остается пассивной и лениво вихляется в типично дельсартовской манере[5]. Таким образом, когда основание хвоста идет в одну сторону, его кончик идет в другую. Когда хвост не несет «эмоциональной нагрузки», он совершенно не напряжен и свободно свисает наподобие полотенца, подчиняясь лишь ветру и силе тяжести.
С другой стороны, волки используют хвост активно и осознанно, в качестве пятой лапы. Волк может ощутительно «потрепать» хвостом по спине бегущего рядом собрата. Аналогичный жест достигается и с помощью лап: они выбрасываются под прямым углом к исходному положению. Волк может положить не только переднюю, но и заднюю лапу на спину товарища, причем таким же сильным и свободным движением, как вы кладете руку. Он может сильно толкать назад передней лапой. Открыв дверь и проходя в нее, он отводит ее все дальше за себя, совсем так, как вы делаете это рукой.
Не похожа на собачью и его высокая, узкая грудь — высокая, если смотреть сбоку, узкая, если смотреть спереди, — такая же, как у лося. У взрослого волка— самца передние лапы могут быть поставлены уже, чем у щенка бульдога. Ни одному из восьми волков, которых мы в конечном счете знали, я не могла вложить ладонь в развилок лап, не заведя слегка пальцы один на другой.
Каждое утро мы с Крисом проделывали маленькую церемонию — ходили принимать утренний поклон от волчат. Мы настолько дорожили этим обрядом, что даже установили очередность; в отличие от собак волки не имеют обыкновения в любой момент лезть к вам с изъявлениями своих чувств.
Глядеть, как они здороваются с Крисом, было не менее приятно, чем здороваться с ними самой. Мне нравилось слышать его грубовато— подкупающий голос, когда он открывал ворота загона. «Как поживают мои малыши?» Волчата начинали приплясывать и кланяться, двигаясь вдоль ограды. «Ну разве они не прелесть, эти волчишки?»
Крис входил в загон, и тут волчата чуть не сшибали его с ног. Курок вставал на дыбы, клал передние лапы ему на грудь — косматый, тяжелый, красивый — и тихо подвывал, а Крис нежно трепал его за мохнатый подбородок.
Затем Крис садился на землю. Волчата налетали на него с двух сторон, и через минуту он уже прятал голову в плечи, смеялся, натягивал шапку на уши.
То была новая игра, ее придумала Леди. Как-то утром, став позади Криса, она положила лапы ему на плечи и оглядела его всего. (Проказничая, волки предпочитают заходить сзади.) Ее не интересовал его меховой воротник, не интересовал и носовой платок. Чутко выставив вперед уши, она осторожно развязала зубами тесемки на его шапке. С тех пор стоило ему сесть, как она всякий раз развязывала их.
При всем том Леди по-прежнему оставалась уклончивой и не шла к рукам.
Она была юла, вертлявая кокетка, Клеопатра с меняющимся, как ветер, настроением. Однажды утром Курок захотел порезвиться с Крисом, и Крис послушно отправился за своими рукавицами. Но когда он вернулся, Леди ни за что не хотела подпускать к нему Курка. Она хватала Курка за хвост, кусала его в шею, так что Курок был вынужден всецело посвятить себя самообороне.
— Она просто решила не давать ему играть со мной, сказал Крис и пошел из загона.
Но и это не устраивало Леди. Она стала заигрывать с Крисом, кланяясь и лукаво блестя глазами, но по-прежнему не позволяла прикасаться к себе. Тогда Крис снова обратился к Курку.
И тут Леди сдалась. Она бросилась к Крису на грудь, часто— часто высовывая розовый язык и стараясь лизнуть Криса в лицо, а он отстранялся от нее и смеялся.
— Поневоле чувствуешь себя польщенным, когда волк играет с тобой, — сказал он.
Как-то утром Крис захотел поохотиться с кинокамерой один. Зная, что волчата будут рваться с ним на прогулку, он притаился в запасном входе, прилегавшем к воротам загона, а я вошла к волчатам, чтобы отвлечь их внимание. Но они с горящими глазами стояли у ворот и неотрывно смотрели на запасной вход, высматривая спрятавшегося Криса.
— Ладно уж, — не выдержал он. — Пусть идут.
Леди с сияющим видом выскочила из загона и побежала— заструилась вдоль внешней стороны изгороди. Бедняга Курок, преисполненный чувства собственного достоинства, топтался на месте, не зная, как быть: час был не прогулочный.
Леди манила его к себе, стоя у дальнего конца загона. Она уже совершила свою дневную прогулку, бешеным бегом обежав заросли ив. Затем она снова проскользнула в загон — вся стремительное темное приглашение и улыбка.
Курок последовал за нею наружу.
И тут стала явной мера их счастья, воплощением которого была Леди. Она вновь и вновь обегала груду припасенного на зиму хвороста, в конце каждого круга перепрыгивая через ивовые кусты. А за нею, за прыгающим темным волком, вырастали, улыбались белоснежные утренние горы.
Взрослые волки куда более интересные компаньоны в тундре, чем волчата.
Другие дикие животные здесь были примерно те же самые, что и в горном проходе, где мы провели лето, — американские лоси, гризли, песцы, северные олени и волки. Однако теперь Курок и Леди уже не оставляли их без внимания.
Так, Леди не на шутку испугала Криса, когда впервые увидела и почуяла гризли: она бросилась к нему. Крис знал, что, вздумай медведь ее преследовать, она направилась бы прямо к нему и повела медведя за собой.
«Леди!» — повелительно рявкнул он. Ошарашенный гризли так и взвился на дыбы, и вот уже Леди мчится назад, причем не из одного только послушания.
Потом она пыталась охотиться на песца. Она не жалела ног, но песец лишь забавлялся, не принимая ее всерьез, а когда она стала наседать, попросту упорхнул от нее. Песцы бегают быстрее волков. Природа и здесь предусмотрела барьер, ограничивающий волчьи возможности подобно «коробке скоростей» волка и оленя.
