— Я… нет… — Как же я не сообразил? Ведь в самом деле надо написать на доске или картоне: «Петька, я жив! Петька, я тебя ищу! Отзовись!»
— Благодарю вас, отец… Простите, как ваше имя?
— Отец Венедикт.
— А меня зовут Петр Викулов, так же, как мальчика. А иногда — Питвик… Была такая традиция в компании моих друзей давать прозвища.
Он улыбнулся опять:
— Вам подходит. Похоже на Пиквика…
Видимо, у меня сделалось недоуменное лицо. Он объяснил:
— Был такой персонаж в старинном английском романе. Полный, очень добродушный мужчина. Не обижайтесь…
— Я не обижаюсь! Просто не думал, что в наше время кто-то помнит Диккенса.
— Ну вот вы, оказывается, помните…
— Я-то… да… В силу ряда причин…
— А я окончил филологический факультет и Новокурашскую семинарию, там и там великолепно преподавали старую литературу.
Видимо, на лице моем явно обозначился вопрос.
— Понимаю, — вздохнул отец Венедикт, — священник заброшенной часовни и кладбищенский смотритель с несколькими высшими образованиями. Непонятно, да…
— Я сразу понял, что вы не простой сторож. Но что выпускник университета и семинарии…
— И духовной академии, кстати…
— Извините…
— Да чего же извиняться, недоумение ваше естественно… Знаете что… мистер Питвик? Сейчас я согрею чай. Вам он будет полезен. А потом уж займетесь письмом вашему мальчику.
Я не спорил. Уходить мне не хотелось. От старика словно шло излучение, дающее надежду.
Отец Венедикт скрылся за дверью, стал там звякать посудой. Минуты через три вернулся.
— Чайник греется… — И, словно продолжая разговор, сообщил: — Я до нынешней зимы был ректором здешнего духовного училища и настоятелем одного из храмов. Но… согрешил. — В глазах у него мелькнуло отнюдь не раскаяние. Жесткая усмешка. — И был направлен сюда. Слава Богу, что не лишили сана.
Я не посмел спросить, в чем состоял грех отца Венедикта. Спросил о другом:
— А в каком храме были вы настоятелем? Я хорошо знаю Старотополь.
— На площади Трех Церквей. Церковь Пресвятой Богородицы. Иначе этот храм называют еще Корабельным. Или Детским…
Это совпадение словно дружески подтолкнуло и согрело меня. Но не показалось удивительным. Словно я ждал чего-то похожего.
— Я хорошо знаю этот храм. Хотя и не был в нем… очень давно. Но то, что у него такие названия, не знал.
— Лет пятьдесят назад, когда церковь восстанавливали после разрушения и поругания, в подвале нашли доску, похожую на икону. Ликов на доске не было, но жестяной нимб как бы обрисовывал головы Богоматери и Младенца… А перед этой доской стоял в нише кораблик из сосновой коры с парусами из лоскутков… Такое впечатление, что какой-то ребенок в давние годы принес его и поставил перед самодельной иконой… Может быть, с детской и чистой молитвой о Божьей помощи… Потом на этой найденной доске мастер написал святые лики, а нимб оставили прежний…
Всей душой ушел я в прошлое и спросил как бы оттуда, издалека:
— Эта икона и сейчас в церкви?
— Разумеется. И кораблик — перед нею. А вскоре неизвестно кто положил начало обычаю: дети приносили самодельные кораблики и оставляли перед образом с тайными своими молитвами и просьбами…
— И… много корабликов?
— Много… Порой скапливалось столько, что большинство приходилось отпускать в плавание. Прямо из храма… Под фундаментом обнаружили родник, его вывели внутрь церкви, к стене, сделали каменное русло и направили в речку Тополинку, что впадает сейчас в водохранилище. По ней и уплывали кораблики. В море… Но самые красивые мы сохраняли надолго… А тот, первый, хотя он и не самый искусный, хранится всегда…
«Сказать? — думал я. — А зачем? И поверит ли?..» А отец Венедикт продолжал:
— Детей всегда было много. В том числе и бесприютных. По мере сил старался я оказывать им помощь. И словом, и… ну, как мог.
— Бесприютные тоже оставляли кораблики? — спросил я хмуро. Мысли пошли по другому пути.
— Конечно… — Он снова пристально посмотрел на меня. — Знаю, о чем думаете. Не очень-то кораблики им помогали… Я… согласен с вами. Но ко вселенской борьбе добра и зла как подходить с земными мерками справедливости?.. А иных мер у нас нет. Вот и думаешь: взрослые часто сами виновники своих бед. А дети-то при чем? Я знаю, что Гос-подь утешит их в своем царстве. Но отчего не дано им было прожить полную земную жизнь? Или и те краткие годы, что выпали им, — разве они были жизнью?.. Или есть какой-то всеобщий закон развития мира, по которому без детского страдания не обойтись?.. Или впереди такая награда, что искупит все?
— Я не знаю…
— И я не знаю… Наверно, незнание это и ввело меня в грех. Впрочем, я верю, что Господь грех этот мне простит. В отличие от земного начальства…
Я вопросительно молчал.
Отец Венедикт помолчал тоже и наконец объяснил с сумрачной усмешкой:
— Я прямо в церкви тяжко избил человека. И выкинул его с крыльца… Человек этот… зная о моей известности среди маленьких прихожан, пришел с чудовищным предложением. Чтобы я напутствовал перед смертью мальчика, которого должны были расстрелять на глазах у собравшихся зрителей…
— Вы… отец Венедикт, это правда?
— Увы…
— Разве такое возможно?
— Публично до сих пор никого не казнили. Но многим ли лучше, когда убивают тайком и хоронят безымянными?
— Как убивают?.. Зачем?
— Вы… сын мой, и в самом деле, видимо, нездешний. И долго были в экспедиции… А откуда, по- вашему, берутся эти несчастные, о которых я молюсь целыми ночами? Те, кто… закопан там, у стены…
— Я… думал, это несчастные случаи. Болезни от бесприютности, от голода…
— Бывает и такое… Но чаще привозят с пулевыми и ножевыми ранами…
— Господи Боже ты мой… Но почему?! Кто это делает?!
— Делают… Есть такой «Эскадрон Рио»… Название идет еще с двадцатого века, из Бразилии. В ту пору страну захлестнула волна детской беспризорности, миллионы бродячих ребятишек. И конечно, от этого воровство, грабежи, насилия, никуда не денешься. Тем более что дети вырастают и лучше не становятся. И вот появились некие эскадроны смерти, которые устраивали охоту на беспризорных детей. Каждое утро люди находили маленькие трупы… Конечно, официальные пласта возмущались, полиция вроде бы искала преступников. Но… втайне многие поддерживали эти эскадроны. Те ведь якобы воевали за идею. За очистку общества от криминального элемента, с которым страна справиться не могла… Я вспомнил, что в давние годы читал об этом.
— Но это же было столько лет назад!
— В нашей стране этот опыт вспомнили нынче. Замкнутый круг. Чтобы приютить, обогреть, накормить и выучить такую армию бездомных малышей, у общества нет средств…
— Но международные фонды…
— Они пытаются. Но государство блюдет свой престиж и скрывает масштабы детской
