неприкаянности. И сказал виновато:
— Как же тебя не хватились ни разу, когда ты в своем гнезде ночевал?
— Господи, а кому я нужен, — выдохнул Сопливик, и Валентина резанула эта простодушная горечь.
— Вот что, голубчик! Ни в какое гнездо ты не пойдешь! Будешь ночевать у меня. Там, где сидишь. А я — вот здесь… — Валентин дернул от стены запасную койку.
Сопливик не заспорил. Только заметил нерешительно:
— Может, лучше вы здесь, а я на откидушке? Она узкая, а я маленький.
— Нет, поспи хоть раз по-человечески… Послушай, а там, в гнезде твоем, неужели не страшно одному ночью-то?
— Если один, чего бояться? — совсем по-взрослому ответил Сопливик. — Вот когда все кругом пристают и дразнятся, страшно…
Валентин отошел и стал набирать воду в электрочайник.
«Если Мухобой узнает, что я оставил мальчишку у себя, будет у него козырь. Приклеит гад что-нибудь… „ласьеновское“», — думал он. И снова его тряхнула ненависть к Мухобою.
«Надо завтра сказать Илюшке еще раз, чтобы не боялся…»
3
Когда Валентин проснулся, Сопливик, уже одетый, сидел на кровати и… крутил в пальцах револьвер.
— Осторожно… — негромко выговорил Валентин. — Сиди тихо, не нажми там…
Сопливик глянул без страха и виноватости. С пониманием.
— Он ведь на предохранителе, я знаю…
Валентин мягко поднялся, взял «бергман» у мальчишки.
— Как ты его откопал…
— Я под подушку руку сунул нечаянно…
— Не следует совать руки куда не надо. Даже нечаянно… — сообщил Валентин с назидательностью, но полушутя, потому что чего зря пугать и без того затюканного Сопливика. Натянул брюки, сунул «бергман» за ремень, прикрыл надетой навыпуск рубашкой. Сопливик следил за ним серьезно и молча. Потом сказал:
— Вы не бойтесь, я никому не проболтаюсь… про это.
— Благодарю вас, мой друг. Я знаю, что вы умеете молчать как могила. Но секрета из вчерашнего скандала все равно не получится…
Валентин хорошо выспался и не чувствовал беспокойства из-за случая с Мухобоем. За окнами было сверкающее умытое утро. И даже Сопливик — с торчащими, как рожки, темными волосами, с пухлыми после сна губами — казался симпатичным. Некрасивый, но славный. Поблескивает глазами-угольками и даже улыбается слегка — нерешительной редкозубой улыбкой.
Солнечный зайчик щекотал Валентину угол глаза. Это на подоконнике сверкал под лучом медный край подзорной трубы. Валентин вспомнил про найденный винтик и слегка насупился в душе на Сопливика. «Хотя чего с него взять, с несчастного», — подумал он. И вдруг осенило:
— Слушай, завтракать еще рано. Сделай сейчас для меня одно дело, а?
— Ладно! — Сопливик спустил с кровати ноги.
— Там, где ты нашел трубу, должно валяться медное кольцо с узором. Наверно, оно свинтилось с трубы. Поищи в траве, пожалуйста…
Может быть, если Сопливик и правда стащил и спрятал венчик, он его сейчас принесет — словно и в самом деле нашел в траве. Оба они будут знать, что это не так, и со стороны Сопливика получится молчаливое признание, а со стороны Валентина такое же молчаливое прощение. И для обоих это будет хорошо.
— Ладно, я сейчас, — отозвался Сопливик так бесхитростно, что Валентин засомневался: может, и ни при чем он?
Сопливик босиком скакнул к двери и там оглянулся:
— А если Мухобой меня увидит?
— Сразу тогда бегом ко мне!
— Ладно. А то начнет… как Илюшку…
— Слушай, — мрачнея, сказал Валентин. — А как ты думаешь, почему он не поставил Илюшку со всеми у флага, а начал отдельно… воспитывать?
Сопливик тоже насупился:
— Наверно, допрашивать хотел…
— Про что?
— Может, чтобы узнать, кто еще с ними ходил. Или как дорогу найти на поляну…
— Разве это секрет?
— Для кого как… — Сопливик босой пяткой зацарапал пластик пола.
— А ты думаешь… Илюшка сказал бы?
Сопливик быстро поднял и опустил угольные глаза.
— Я как могу знать… про другого-то… Я бы не сказал, хоть он убей. Но мне-то ведь все равно. Меня никто не усынавли… не усыновлял…
— Ну, беги, — вздохнул Валентин. И когда захлопнулась дверь, вдруг подумал: «Боже мой, а я ведь даже не помню, как его зовут по-человечески. Сопливик да Сопливик…»
Он умылся, расчесал бородку, убрал постели. Прошло еще минут пятнадцать, и Сопливик явился. Встрепанный, с прилипшими к мокрым ногам травинкам и без кольца.
— Нету нигде, всю траву обшарил… А вас тут какой-то дяденька спрашивает.
Дяденька оказался высоким, лысоватым и бледноглазым незнакомцем в очень аккуратном сером костюме. У Валентина неприятно засосало под сердцем.
— Валентин Валерьевич, я прошу прощения, что беспокою… Можно побеседовать? — Незнакомец мельком глянул на Сопливика. Тот смотрел недовольно и выжидательно.
— Ты беги завтракать без меня, — сказал Валентин и вспомнил вдруг: — Женька… Если что, заходи потом.
Сопливик молча взял у порога свои сандалии.
Свирский
1
Чувствуя за поясом неудобный, слишком округлый «бергман», Валентин сел на край кровати. Гостю показал на откидушку. Молча. Несколько секунд оба без симпатии и ожидающе смотрели друг на друга. С нарочитой неторопливостью гость полез во внутренний карман и достал коричневые «корочки».
— Я следователь группы уголовного сектора Абов… Вот… — Он держал удостоверение так, словно ожидал, что Валентин вежливо откажется смотреть. Валентин, однако, дотянулся, взял корочки, изучил фотографию и печать. Отдал. Изобразил полускрытый зевок.
— Ну и чем могу служить… Семен Семенович?
Следователь Абов сказал с деланной ноткой сочувствия:
— Поступило заявление от работника лагеря гражданина Фокина о вашем нападении на него с применением оружия…
Глядя Абову в переносицу, Валентин бесцветно произнес:
— Полагаю, он не только работник лагеря, но и ваш…
Следователь Абов не то чтобы изменился в лице, но как-то внутренне шевельнулся.
— С чего вы взяли?
— Как бы иначе он сумел так быстро просигналить?
— Элементарно, по телефону.
— Отключенному из-за грозы!
— Он позвонил с автомата на шоссе.
— Бегал туда под ливнем? Как спешил, бедняга!
— Он звонил на рассвете, когда дождь кончился!
— И вы сразу примчались!
