Вот этого вы детям не предлагаете. Ваши боги, ваши проповедники, ваши вожди озабочены лишь тем, что лежит на поверхности: лучше подготовиться, лучше систематизировать, лучше организовать — всё, что необходимо для эффективности; но так на все вопросы не ответить. Ваша бюрократия может быть великолепно организована, но она неизбежно превращается в тиранию. Тирания наводит на поверхности порядок. Предполагается, что ваша религия открывает глубину, но она есть лишь плод разума, тщательно спланированная, всеми признанная разновидность пропаганды, в которую верит множество людей. Но в ней нет внутренней красоты. До тех пор, пока образование имеет дело только с внешней культурой, которая выделяет, навязывает нам приспособление, внутреннее движение со всей его непостижимой глубиной останется уделом лишь немногих, и в этом также скрыт источник печали. Эту печаль нельзя ни прогнать, ни понять, если, накопив огромный запас энергии, бежать по поверхности. Пока вы не решите эту проблему через самопознание, бунт будет следовать за бунтом, реформы будут сменять реформы и вечное противостояние людей будет продолжаться. Само-познание — это начало мудрости, которое не отыскать в книгах, церквях или среди нагромождений слов.
Глава 2.
Невозможно до конца постичь какую-либо страну, если в ней некоторое время не пожить. Но даже люди, которые там живут, проводят дни и годы своей жизни, а затем умирают, довольно редко обладают чувством всей своей страны целиком. Люди в этой огромной стране с множеством языков обычно очень мирные и провинциальные. Классовые различия, возникшие из религий, песнопений и преданий, продолжают укрепляться, исчезает это единство, это ощущение святости жизни, вещей, лежащих вне границ мысли. Приезжая сюда каждый год на несколько месяцев, вы заметили бы всеобщий спад; в каждом крупном городе обнаружился бы огромный рост населения; пройдя вдоль по улице, вы бы увидели людей, спящих прямо на тротуаре, ужасную бедность, грязь. А за углом — храм или мечеть, полная людей; за городом — фабрики, поля и холмы.
Это по-настоящему чудесная страна, с её высокими, покрытыми снегом горами, широкими глубокими долинами, реками, пустырями, плодородной почвой, пальмами, лесами и исчезающими дикими животными. Люди озабочены политикой — одна группировка противостоит другой — а значит, растущая бедность, нищета, грязь — и почти никто не замечает красоту земли. А она действительно очень красива: разнообразие природы, буйство красок, бескрайний простор неба. Можно действительно понять эту страну, постичь её древние традиции, мечети и храмы, свет яркого солнца, увидеть её попугаев и обезьян, тысячи земледельцев, борющихся с бедностью, голодом и нехваткой воды вплоть до периода дождей.
Если подняться на холмы, то можно почувствовать свежесть и прохладу воздуха, полюбоваться зеленью травы. Кажется, что вы совсем в другом мире, снежные горы вокруг вас простираются на многие сотни миль. Эта картина потрясающе величественна; но, спустившись по узенькой тропинке вниз, вы встретите бедность и страдание; под небольшим навесом будет сидеть монах и беседовать со своими учениками. От этого всего появляется чувство некоей отчуждённости. Можно встретить умных людей, воспитанных многими поколениями религиозной мысли, которые обладают особой способностью, по крайней мере на словах, постичь всё разнообразие жизни. Они с вами с удовольствием побеседуют, будут цитировать, сравнивать, вспоминать слова из их священных книг. Любая мысль у них на кончике языка, слова нагромождаются на слова, а мимо протекают воды глубокой реки. Вы ощутите всю целостность этой поразительной красоты: горы, холмы, леса, потоки огромного населения, многочисленные конфликты, глубокая печаль и музыка. Здесь все любят музыку. В деревнях, в городах люди могут просидеть час, полностью погрузившись в движение звуков, отбивая ритм ладонями, покачивая головой или всем телом в такт музыке. И сама музыка тоже прекрасна.
Здесь же существует поразительная жестокость, растущая ненависть: а вот и толпа людей вокруг храма на холме. Миллионы людей совершают паломничество к этой реке, самой священной из всех рек, и возвращаются домой счастливые и уставшие. Это их способ получения удовольствия во имя религии. Здесь повсюду саньяси, монахи. Серьёзные, и такие, кто принял духовный сан, лишь ради более тёплой жизни. С одной стороны, вечная уродливость, с другой стороны, великая красота дерева и лица. Вот нищий поёт на улице песню о древних богах, мифах и величии доброты. Строительные рабочие слушают его и делятся с ним, чем могут, в благодарность за пение. Это — потрясающая земля, наполненная столь же потрясающей печалью. Со слезами вы чувствуете это где-то глубоко в себе.
Здесь есть всё: политик со своими амбициями, беспрестанно говорящий о людях и их благосостоянии, огромное количество самых разных, но одинаково пустых вождей и толпы их последователей, языковое разделение, поразительное высокомерие, эгоизм, расовая и родовая гордость; но самое удивительное здесь — это детский смех. Кажется, дети ничего этого абсолютно не замечают. Они бедны, но их смех гораздо выше смеха богатых и заносчивых. На этой земле есть всё, о чём вы только можете подумать — обман, лицемерие, одарённость, развитые технологии, эрудиция. Вот маленький мальчик в лохмотьях учится играть на флейте, а рядом, в поле, растёт одинокая пальма.
В долине, удалённой от городов и шума, где самые древние холмы в мире, отец пришёл, чтобы поговорить о своих детях. Он, вероятно, никогда не смотрел на эти холмы; казалось, что они искусно вырезаны руками человека; огромные валуны, нагромождённые друг на друга. Небо в это утро было удивительно голубое, и можно было увидеть, как несколько обезьян сновали туда-сюда по дереву, стоящему недалеко от террасы. Мы сидели на полу, на красном ковре, и он сказал: «У меня несколько детей, и вот начались неприятности. Я не знаю, что мне с ними делать. Мне пришлось поскорей выдать замуж дочерей, а сыновьям будет очень трудно дать образование... Да и девочкам тоже», — добавил он в раздумье. «Но если они не получат образование, то будут жить в бедности, без будущего. Меня и мою жену это очень беспокоит. Видите ли, сэр, я лично получил прекрасное образование; я закончил университет, и у меня хорошая работа. Некоторые из моих детей необыкновенно умны и сообразительны. В более примитивном обществе с ними всё было бы в порядке, но сегодня, чтобы хотя бы жить прилично, нужно иметь особые познания в какой-нибудь специальной области знаний. Мне кажется, я люблю их и хочу, чтобы они жили в счастье и труде. Я не знаю, что означает слово «любовь», но я испытываю к ним какое-то особое чувство. Я хочу, чтобы о них заботились, давали знания, но я знаю, что, как только они пойдут в школу, другие дети и учителя испортят их. Учителю не интересно их учить. У него — свои заботы, свои амбиции, свои семейные ссоры и неприятности. Он будет повторять выученное из книги, и дети станут такими же нудными, как он сам. Ох уж мне вся эта борьба между учителем и учеником, сопротивление части детей, наказания и поощрения, боязнь экзаменов. Всё это неизбежно уродует умы детей, но они всё-таки должны пройти через такую мельницу, чтобы получить диплом и работу. Так что же мне делать? Я часто лежу без сна и думаю об этом. Я вижу, как год за годом дети портятся. Вы не замечали, сэр, что с наступлением половой зрелости с ними что-то происходит. Их лица меняются, кажется, будто они что-то потеряли. Я часто удивляюсь, почему это огрубление, это сужение ума происходит в юношестве. Разве частью образования не является сохранение этой способности к доброте? Я не знаю, как выразиться яснее. Похоже, что все внезапно становятся жестокими и агрессивными, с нелепым чувством независимости. На самом деле у них нет никакой независимости.
Учителя, видимо, не обращают на это никакого внимания. Я вижу, как мой старший сын возвращается из школы уже изменившимся, ожесточившимся, с холодным, безжалостным взглядом. И я снова спрашиваю, что мне делать? Мне кажется, я люблю их, иначе я бы так о них не говорил. Но я обнаруживаю, что ничего не могу поделать, влияние окружения слишком велико, конкуренция растёт, жестокость и способность работать только высокоэффективно становится нормой. Значит, мои дети станут похожими на других, такими же ненужными; их взгляд утратит любопытство, и счастливая улыбка никогда не появится на их лицах. И, как родитель, как один из миллиона родителей, я пришёл спросить, что мне делать. Я прекрасно понимаю, какое воздействие оказывает общество и культура, но я должен отправлять детей в школу. Я не могу дать им образование дома, — ни у меня, ни у моей жены нет времени, и кроме того, они должны общаться с другими детьми. Я беседую с ними дома, но мои слова — как глас вопиющего в пустыне. Вы знаете, сэр, насколько мы любим подражать, и наши дети такие же. Они хотят принадлежать к чему-нибудь, они не хотят оказаться за бортом, а политические и религиозные лидеры этим пользуются и
