Есть люди, которые всю жизнь живут в одном и том же ритме, стиле, окружении, панически боясь перемен. Но если дать волю эмоциям и событиям, которые случаются в твоей жизни, позволить им влиять на твою сущность, то ты сразу заметишь, как потихоньку начинаешь меняться.
И если к таким переменам относиться правильно, то получишь от этого большое удовольствие.
О вы, те, которые боитесь перемен, знайте: именно в них ощущение жизни, именно они выявляют вашу сущность, дают понять, на что вы способны и чего вы на самом деле заслуживаете!
Антонина смотрела на себя в зеркало, узнавая наконец забытый образ. Почти год она проходила в джинсах и старых свитерах. Правда, эта ее одежда была фирменной и не могла выглядеть плохо, но перед зеркалом вертеться в ней не хотелось.
Значит, в этом ее дальнейший путь – в самосовершенствовании? Не принимать как должное обеспеченность, а самой себе ее создать. Но ее так воспитывали: она – слабая женщина, и обеспеченную жизнь ей должен создавать мужчина! По крайней мере об этом, как о само собой разумеющемся, всегда говорила ей мама.
И вот теперь взять и полностью поменять свою жизненную философию? Отчего-то не хотелось.
– Ну и как, будем жить одни? – Она посмотрела из зеркала на подругу. – Видишь, если захотим, мы можем и сами всего добиться.
Надя тоже смотрела на нее в зеркале и потому, наверное, на минуту запнулась.
– Ты хочешь, как в математике, знать точный ответ? Не получится. Слишком много составляющих для однозначного решения. Почему осталась одна ты – тебе самой понятно, а почему я... Потому что дура. Что имеем, не храним, потерявши – плачем. За морем телушка – полушка, да перевоз пятак. Это я еще из литературы помню. Мне казалось, как же так – я такая умная, красивая, такая необычная, и притом кому-то счастье будто с неба упало, а мне по заслугам так и не воздалось...
– Короче, Склифосовский!
– Да не ответишь короче! Так сложилось. Женщине на роду написано жить с мужчиной. И распределять обязанности, кто за что отвечает. Кто за чистоту в доме, а кто – за достаток. Тебя этот ответ устроит?
– Не устроит.
– То-то и оно. Много ли людей, что довольны своей жизнью? Раз-два и обчелся! Остальные стонут и жалуются на несправедливость жизни. Наверное, лучше Омара Хайяма никто тебе и не скажет. Процитирую, может, не дословно, но, извини, как запомнилось: «Напрасно ты винишь в непостоянстве рок. Что не внакладе ты, тебе и невдомек. Когда б он был в своих пристрастьях постоянен, ты б очереди ждать своей до смерти мог!» И потом, так ли уж все плохо? Выбирай приоритеты. Чего ты хочешь больше всего? Если свободы – она у тебя есть. Возможности заниматься любимым делом – пожалуйста. Славы? А что ты для нее сделала, куда послала свои работы, в каком конкурсе участвовала, кому написала?
– Ого, сколько ты всего наговорила!
– Но и это только часть того, что нужно тебе для полноценной жизни, не так ли? Чего ты хочешь еще? Любви? Так здесь ты ее вряд ли найдешь. Слишком невелик выбор. Но и из этого положения имеется выход: дай объявление в газету, покопайся в Интернете на сайте знакомств. Да мало ли... Ты еще ничего не сделала, а уже плачешь.
– А ты?
– А я приехала сюда перевести дух, чем сейчас и занимаюсь. Что я буду делать дальше? Увидишь!
– Это все теория, – с неожиданным раздражением заметила Тоня.
– Скажи еще: теория без практики мертва! – рассмеялась Надя.
Учительница! На себя бы посмотрела! Убила человека, а теперь делает вид, что ничего не случилось...
Боже! Неужели все слабые люди ищут аргументы в недостатках своего собеседника, а не в самом себе? Уже который раз Тоня именно так строит свои возражения: на себя посмотри!
Забыть, забыть немедленно. Обо всех обстоятельствах, которые привели к ней Надежду. Подруга нуждается в помощи, вот и окажи ей помощь!
– Чем бы ты сейчас хотела заняться? – спросила она у Нади, резко сменив тон и, насколько возможно, мысли.
– Я бы хотела пройтись по вашему поселку. Из конца в конец.
– Но мы же вчера...
– Со вчерашнего вечера я запомнила только мужика с топором, а где расположен поселок, я себе не очень представляю.
– Пошли, – согласилась Тоня, – а заодно обкатаем свои обновки. Я надену бриджи и футболку...
– А я – сарафан! – радостно подхватила Надя. – Когда я его покупала, то представляла себе, как пройду в нем по какой-нибудь сельской улице. Может, даже с ведрами на коромыслах.
– Вот чего у меня нет, так это ведер, – рассмеялась Тоня.
– Ничего, их вполне можно себе представить.
– Не время еще для сарафана, – все же заметила Тоня, – люди пока из зимних вещей не вылезли. По утрам еще холодно, так что некоторые в пуховиках ходят.
– Вот и хорошо, значит, я открою сезон.
Но Тоня все же надела свитер.
Идя по извилистой улочке от своего дома, Тоня впервые посмотрела на поселок глазами приезжего человека. До сих пор она рассматривала сам Раздольный отдельно, а окружающий его пейзаж – отдельно. И отдельно – себя в нем. Теперь же она смотрела на окружающий мир вместе с подругой.
Итак, гору Пшад полукругом охватывало шоссе, по которому целыми днями сновали машины: наверх – к базам отдыха в горах и горнолыжному курорту, вниз – к цивилизации большого города, мимо таких же небольших поселков и станиц, которые располагались почти на всем этом пути.
Сам поселок разместился несколько ниже шоссе, на пологом уступе, с юга от которого были террасы с виноградниками, а в северной оконечности единственная улица Раздольного имела дома только по одной стороне, с другой – холмистый склон заканчивался пропастью, по дну которой бежала горная река, огибавшая виноградники и падающая вниз водопадом. Не Ниагара, конечно, но тоже есть на что посмотреть.
Если смотреть с высоты птичьего полета, станет видно, что южная оконечность поселка гораздо выше северной, так что зимой по центральной улице Советской дети катались на санках как с горы. Садились в санки на улице Кирова и съезжали к улице Чкалова. Дом Тони находился примерно посередине, а Надя, едва выйдя из калитки, почему-то отправилась вниз, и Тоне ничего не оставалось, как пойти следом.
Похоже, она со своей подругой представляли для местных некое экзотическое зрелище, потому что пока они шли по улице, все ее жители, оказавшиеся в это время в своем дворе или увидевшие молодых женщин в окна, стали вроде невзначай выходить на улицу, так что в конце концов Надя заметила:
– Да, похоже, маловато тут у вас развлечений, если даже просто две гуляющие женщины вызывают такой интерес.
– Что ты хочешь, воскресенье. Народ рано встает, и каждодневные домашние дела уже сделаны... И потом, мы с тобой не просто две гуляющие женщины, а постоянная жительница поселка, к которой приехала подруга. Судя по всему, из большого города, потому что одета не как селянка...
Внезапно, без предупреждения, Надя перешла на другую сторону улицы и заглянула в чей-то двор через низенький заборчик.
– Простите, пожалуйста, а вы, случайно, свой дом не продаете?
Полная крашеная блондинка, до того стоявшая на крыльце с подчеркнуто равнодушным видом, с изумлением воззрилась на нее, а потом растерянно оглянулась на вышедшего к ней из дома мужчину.
– Веня, тут как раз спрашивают... Ты кому-нибудь говорил?
– А что я должен был говорить? – Он оглядел подошедших женщин привычным оценивающим взглядом.
– Ну как же, насчет дома. Мы же вчера с тобой этот вопрос обсуждали!
– Насчет дома? – Мужчина быстро сбежал по ступенькам крыльца и продолжал говорить, идя по дорожке к калитке. То ли для своей жены, то ли уже для Надежды. – Не говорил. Не успел. У меня же алиби. С той минуты, как мы с тобой этот вопрос обсудили, я из дому никуда не выходил. – И обратился теперь непосредственно к Надежде: – Вам понравился наш дом?
