Водитель «скорой» и двое добровольцев осторожно переместили Михаила на носилки и загрузили в машину. Лавр тоже полез в фургон, пошептавшись с Надей.
– Сейчас еще «скорые» подъедут, – сказал Костя, – будем заниматься спасением тех, кого еще можно спасти.
Он вложил Тоне в руку ключ.
– Погоди-ка... – Он ненадолго отошел и вернулся с фонарем. – Вот. Идите с Надеждой ко мне домой и ложитесь спать.
– Может, мы пойдем ко мне? – робко спросила Тоня.
– Не говори глупости, вначале мы твой дом осмотрим, какие там разрушения, мало ли. Огромный кусок скалы на дорогу упал. Кто знает, как это на жилых постройках отозвалось?
– Костя, скажи, почему ты так обо мне заботишься? – спросила она.
– А ты до сих пор не поняла?
Он осторожно поцеловал ее.
– Иди. Ничем вы здесь помочь не сможете. Район бросает к нам такие силы! Специалистов. И перестань себя есть поедом за то, чего ты не совершала и сделать не сможешь! Михаил, как видишь, жив. А помочь тем, кого накрыл сель, ты попросту вряд ли сможешь. Считай, что я буду заниматься спасением... тех, кого еще можно спасти... за нас двоих.
Он оглянулся на одиноко стоявшую Надю.
– За троих. Так что идите и отдыхайте.
Тоня подошла к Наде и обняла ее за плечи.
– Пошли, подруга, наш мужчина сказал, что мы можем отдохнуть, пока он будет геройствовать здесь с МЧС и медиками.
– Лавр сказал, что вернется, как только устроит Михаила... Он рассказывал, как полз по грудь в воде и пару раз его чуть не смыло...
– Я слышала.
– А потом, говорит, когда выполз на сухое место, все равно какое-то время еще полз, боялся, что следующая волна окажется выше и накроет его... Тебе Михаила не жалко?
– Жалко.
Тоня продолжала идти вперед, подсвечивая им с Надей под ноги, чтобы не оступиться.
Едва Тоня открыла калитку, как ей навстречу бросился Джек, жалобно поскуливая. И все тыкался ей в руку, просил, чтобы она его погладила.
– Ты испугался? – Тоня присела перед ним. – Думал, что я оставила тебя насовсем?
– Пошли в дом, – устало сказала ей Надя, – потом нацелуешься со своим Джеком!
– И в самом деле! – Тоня отодвинула от себя собаку. – Прости, Джек, сейчас не до тебя.
Но тот уже успокоился и привычно улегся возле крыльца.
Тоня отворила дверь и, быстро разувшись, прошла в гостиную.
– О, а свечи так и горят. Ну что, будем укладываться?
– Как ты можешь вести себя так спокойно?! – вдруг взорвалась Надя. – У тебя муж, возможно, инвалидом останется, а с тебя как с гуся вода. Целуешься со своим любовником на глазах у всего поселка!
А Костя еще беспокоился, что Тоня все так близко к сердцу принимает. Она, может, и не хотела бы, да добрые люди помогают.
– Ну вообще-то он вовсе не мой любовник. Вернее, он вовсе мне не любовник.
– А мне любовник, но вовсе не мой! – передразнила ее Надя.
– Драться хочешь? – спросила ее Тоня, ни разу в жизни не поднявшая ни на кого руку.
– С кем драться, с тобой, что ли? – пренебрежительно фыркнула Надя.
– Может, ты на Лавре остановишься, а? – жалобно поинтересовалась Тоня.
– Да я вот о том же думаю.
Надя наклонила голову и подперла ее кулаком.
– Два отвергнутых человека, нашедших тепло в объятиях друг друга.
Прозвучало это не слишком весело.
– А с другой стороны... – Надя помедлила, – уж лучше пусть он достанется тебе, чем Людке.
– Но ты же целовалась с Лавром, я видела! – возмущенно сказала Тоня. – Хотела на двух стульях усидеть?
– Думаешь, Костя тебе будет верен? – откликнулась Надя вопросом на вопрос.
– Да ни о чем я сейчас не думаю! – отмахнулась Тоня. – Вернее, думаю – неужели твои двести тысяч пропали?
– Конечно, пропали. Они теперь лежат под тоннами грязи, из которой, как ты правильно заметила, я выползла голышом!
– Слушай, Надюха, но вода же не останется навсегда, она сойдет. И грязь... ее же можно вывезти.
– Ты хочешь сказать, еще не все потеряно?
– Конечно. Во-первых, твои деньги заложены в книгах. Могут промокнуть, а могут – нет. А во-вторых, даже мокрые деньги можно высушить...
– Слушай, Тоха, а ты молодец! Я как-то сразу сникла, решила, что осталась голая и босая. Еще твое гадание вспомнила...
– Ну так я все правильно говорила, ты из грязи так и вылезла без ничего. В том смысле, что твой дом, теплицы... может, и нельзя восстановить, но клад, свой собственный, вполне можно отрыть.
– Лавр и слушать не хочет, чтобы здесь остаться.
– Но он же не знает, что его может ждать под развалинами твоего дома!.. Если ты скажешь ему, сколько он может получить за какую-нибудь неделю работы на раскопках... Пусть даже и месяц!
Надя обняла ее и прижала к себе.
– Прости, подружка, за злость, за ревность, за зависть...
– Ну а завидовать-то мне в чем?
– Не важно, я знаю в чем... Где-то я читала, что испытания очищают. Может, и мне надо было очиститься?.. Вот только Лавр... Он же всю жизнь будет считать меня убийцей!
– А ты его обмани. Скажи, что Грэг на самом деле жив-здоров, потому что ты всего лишь дала ему немножко снотворного...
– Соврать?
– А кто знает, может, это правда. Отчего-то я думаю, что Мишка ничего толком не знал и все придумал, чтобы тебя еще больше напугать... Да и я обещаю, что больше никогда никому об этом не скажу. Пусть под слоем грязи все прошлое и останется.
– Прошлое страха?
– Пусть будет так.
Надя легла спать на диване, а Тоня, за неимением других спальных мест, пошла в соседнюю комнату, где стояла по-солдатски застеленная деревянная кровать. Она не стала раздеваться. Отогнула краешек одеяла, кое-как накрылась и провалилась в сон, как в яму.
Проснулась она от того, что ее обнимали.
– Кто это спал на моей кровати и помял ее? – пропел ей Костя в ухо нарочитым басом. – А почему ты не разделась? Белье на постели чистое.
– Да как-то неудобно, – ответила Тоня, пытаясь подняться.
– А вот это вы, леди, напрасно, – сказал он насмешливо. – Заманить женщину в свою постель, чтобы дать ей ускользнуть? Вы плохо обо мне думаете!
– Костя! Пусти, ты устал. Небось столько пришлось работать!
– Пришлось. – Он сразу ее отпустил и лег на спину. Даже в начинающемся рассвете за окнами было видно, как он хмур. – Бедные люди!.. Еще одна бригада МЧС приехала, военные. Вода сошла, но дома – все, что вниз по улице от твоего дома, – оказались разрушены. Столько труда, столько собственности пропало!
– А Надюшкины теплицы?
– Смеешься?! Какие теплицы! Но человек так устроен: погорюет, погорюет, да опять за инструменты
