крик радости. Здесь стоял бильярдный стол – доктор и его собутыльники все летние вечера коротали, перемещаясь с кием вокруг него, азартно гоняя шары. По всей видимости, дела у «бедного эскулапа» шли совсем недурственно: стол был новый, выполненный из красного дерева, с лакированными ногами и ярко- зеленым бархатом. Тут же, на столе, лежали два великолепных кия: длиннющие произведения искусства с резными костяными рукоятками, увенчанными массивными серебряными набалдашниками.
– Да ты, никак, разбогател, Леонид Федорыч! – восхищенно воскликнул я, оказавшись возле стола и осторожно беря в руки кий. – Серебро?
– А то! – довольно осклабился доктор, резко тормозя и разворачиваясь ко мне. – На старости лет вот позволил себе такую роскошь – для услады сердца… А все благодаря Витеньке, – врач потыкал короткопалой дланью в сторону Протаса, который остановился, дыша мне в затылок, – тоже рассматривал изделие. – Кой-какую работенку периодически мне подкидывает, – пояснил доктор. – И, естественно, платит за это…
Бац!!! – плавно развернувшись, я со всего маху зарядил рукоятью кия Протасу в висок. Набалдашник, тупо чмокнув, впился в кость – брызнула кровь, кий лопнул, явив вживленный в дерево металлический прут. Протас рухнул на пол, орошая домотканый половик алыми каплями крови.
«22, 23, 24, 25», – про себя посчитал я, пригнувшись к поверженному и держа два пальца на шейной артерии. Хорош! Летальный исход зафиксирован – даже столь живучие товарищи, как господа Снеговы, после такого удара вряд ли способны выкарабкаться из долины Смерти.
– Э-э-э-э, – захрипел пришедший в себя доктор, удивленно выпучив свои заплывшие глазки: – Ты-ы-ы- ы-ы… А?
– Есть кто-нибудь в доме? – деловито осведомился я, перешагнув через тело бригадира и прильнув к огромному окну.
– Никого! Никого нет! – испуганно пробормотал доктор. – Жена на работе, дочь – на улице где-то с подружками.
– Очень приятно, – я отвернулся от окна – никто не делал попытки войти во двор с улицы, все шло по запланированному сценарию.
– Извини, Федор, так надо, – сожалеюще произнес я и для успокоения совести спросил: – Скольким ты пентонал колол?
– За последние два года – сотни полторы будет, – подобострастно сообщил доктор.
– И что говорили? – поинтересовался я.
– Разное, – доктор пожал плечами, – кто про что… В основном – где бабки спрятаны или счета – ну, на предъявителя… ага… вот, – он заискивающе уставился на меня и проблеял: – Я никому не скажу, что ты этого укокошил, – можешь мне поверить!
– Верю, – согласился я, – веди-ка в свою ординаторскую.
Доктор быстро засеменил в комнату, беспрерывно оглядываясь на меня. Я прошел следом, на ходу стащив с себя тенниску и изъяв у поверженного бригадира оба ствола, – ладони при этом я обернул тенниской.
– Вот, – доктор гостеприимным жестом показал мне свое хозяйство – небольшую комнату с кушеткой, застеленной медицинской клеенкой, и двумя металлическими шкафами, запертыми на висячие замки.
– Перчатки, – потребовал я, положив пистолеты на кушетку и натягивая тенниску.
Доктор быстро извлек из стола одноразовые латексные перчатки. Натянув их, я проверил наличие патронов в магазинах «АПСов», удобно рассовал их за пояс – спереди и сзади, потренировался несколько раз в одновременном выхватывании и только после этого поинтересовался: – А сколько у тебя пентонала осталось?
– Пять доз, – с готовностью доложил доктор и звякнул связкой ключей, указав в сторону одного из шкафов. – Достать?
– Обязательно, – согласился я. – И шприц – тоже.
Когда доктор достал коробку с пентоналом и одноразовый шприц, я распорядился:
– Заряжай!
– А кого колоть будем? – осторожно поинтересовался доктор, наполняя шприц.
– А тебе не все ли равно? – удивился я. – Три минуты назад ты готов был для Витеньки кого угодно ширануть!
– Да нет – я всегда, – доктор отер вспотевший лоб и жалко улыбнулся.
– Вот что, – меня вдруг посетила неожиданная идея. – У тебя магнитофон есть?
– Вот, пожалуйста, – толстяк протянул мне магнитофон со вставленной в него кассетой, и тут я заметил, как у него дрожат руки.
– Умирать не хочется? – спросил я его. – Пожить бы еще – а?
– Ой, как не хочется, Эммануил! – проникновенно признался доктор. – Вот, вроде бы и старый, а знаешь… дочка у меня… – Тут он всхлипнул и изготовился завыть.
– Цыть, плешоган! – прикрикнул я на желателя пожить. – Я оставлю тебя в живых – при одном условии…
– Готов! – встрепенулся доктор. – Всегда готов! Все что хочешь!
– Я убью их всех, – я показал за окно. – Ты понимаешь, после этого у меня не остается иного выхода, – я показал за порог, где лежал бригадир; доктор умненько покивал, сложив руки перед грудью, как кролик. – Тебя я тоже должен убить. – Тут доктор скорчил такую рожу, что я пожалел о том, что сказал это. – Потому что, оставаясь в живых, ты будешь угрожать моему существованию, – поторопился пояснить я. – Но! Но я сделаю по-другому. Ты вколешь себе пентонал, а я запишу на кассету все твои байки про вашу совместную деятельность с Протасом. Там наверняка есть столько компромата, что хватит, чтобы шантажировать тебя всю оставшуюся жизнь и держать на коротком поводке.
– Ээээ… конечно, конечно. – Лицо доктора приняло несколько озабоченное выражение. – Только… м- м-м… я бы и сам – без пентонала. Сердечник я – могу не выдержать…
– Это твои проблемы, – жестко отрезал я. – Сколько времени длится «беседа»?
– Ну, когда полчаса, когда полтора-час – в зависимости от интересности показаний, – с готовностью ответил доктор. – Бывалоче, и по три часа беседовали – но в два приема. Тогда наступает привыкание…
– Хорош лекцию читать, – досадливо оборвал я словоохотливого эскулапа. – Еще вот что: Протас всегда один присутствовал при допросе? Или кто-то из его подручных заходил в комнату?
– Нет-нет, что ты! – воскликнул доктор. – Естественно – один. Информация-то конфиденциального характера. А то, бывает, такого наговорят…
– Умолкни, – остановил я доктора. – Давай вкалывай.
Доктор, тяжело вздыхая, наложил на бицепс жгут, с тоской поглядывая на «заряженный» шприц.
– Коли помру – грех на тебе будет, – тихо сказал Федорыч, загоняя иглу в вену.
– Заметано, – согласился я. – Ты смотри, главное, эмбл в вену не загони, коновал!
– Грех смеяться над старым человеком, – плаксиво пробормотал эскулап. Сноровисто втянув в шприц полкубика темной крови, он медленно ввел препарат, прижал место укола ваткой со спиртом и вытащил иглу.
– Готов, садист, – с покорностью констатировал мой пациент. – Возьми в шкафу нитроглицерин и нашатырь – буду вырубаться, нитроглицерин под язык – одной хватит, а нашатырь – на ватку и под нос. Сделаешь?
– Обязательно! – успокоил я доктора. – Когда начинать?
– Когда пот по лбу градинами пойдет и глаза закатятся, – сообщил доктор, поудобнее устраиваясь на кушетке, и вдруг усмехнулся: – Вот уж никогда бы не подумал, что самому придется…
Через некоторое время я включил магнитофон и приступил к популярной игре «вопросы – ответы». Уже на пятой минуте «беседы» я, что называется, выпал в осадок. Диктофон записывал на кассету с Каем Метовым нечто более похожее на захватывающий сюжет детективного романа, чем на изложение подробностей жизни пожилого участкового врача.
Примерно треть клиентов, доставляемых сюда Протасом, обратно уже не возвращалась. Федорыч вкалывал, как бригада профсоюзных натуралистов: он качественно сооружал естественные смерти тем, кто давал слишком важную информацию о своих доходах или доходах своих знакомых. Отсюда людей увозили с
