суде. Золотоволосый, темноглазый Адонис, он появился перед графом словно из-под земли. Эван всегда признавал его выдающийся талант использовать в своих интересах некоторую театральность уголовных судов и поэтому давно решил, что, если когда-нибудь его обвинят в измене, он непременно обратится к Найтриджу.
– Ходят слухи, что некая леди помогает вам тратить наследство. – Найтридж снова улыбнулся. – Говорят, вдовствующая баронесса Мерденфорд после успешного окончания этого мероприятия намерена отправить вас в богадельню.
– Верно, она действительно грозилась это сделать.
Досада Шарлотты по поводу сомнительного положения Брайд Камерон вызвала у нее активное желание как можно безрассуднее тратить его деньги. Сегодня она написала ему, предупреждая, что он получит огромные счета, и в тоне письма он уловил нотку мести.
Увы, такова сейчас его перевернутая вверх дном жизнь. Он много лет грешил и не понес за это наказания, а теперь его наказывают за то, чего он даже не пытался сделать, как бы ни хотел.
– Кое-кто говорит, будто вы пытаетесь соблазнить леди Мерденфорд, – сообщил Найтридж. – Я уверен, что доброхоты заблуждаются: вы никогда не оскорбили бы столь благородную даму.
– Дама ни на йоту не пострадала от оскорблений, если, конечно, не считать оскорблением карт-бланш. А поскольку она сама его потребовала, то я сомневаюсь, что задеты ее чувства. Если даже задеты ваши.
– Карт-бланш? То есть вы говорите…
– Она согласилась одеть неких молодых женщин, за которых я несу ответственность, а я обещал принять любые счета. Но подозреваю, что любовница с карт-бланш на целый год обошлась бы мне дешевле.
Найтридж хмыкнул и сел в кресло у стола.
– Если молодые леди настолько дороги, вы должны поступить как мой кузен, оставшийся с двумя подопечными на руках.
– И как же он поступил?
– За три месяца выдал их замуж. Приданое обошлось ему много дешевле их содержания, так что в итоге он посчитал себя очень счастливым человеком.
Воодушевляющая мысль. Именно этим ему и следует заняться. Он выдаст сестер замуж и переложит ответственность на их мужей.
Желая отблагодарить Найтриджа за великолепную идею, Эван заказал бренди и, пока они пили, перевернув лист, сделал новый список:
Анна.
Джоан.
Мэри.
– И сколько ваш кузен дал своим подопечным? Какая сумма показалась им достаточно заманчивой?
– По шесть тысяч каждой, более чем заманчиво, я полагаю.
– А вас бы это соблазнило?
– Вполне, если бы я вообще хотел быть соблазненным. А вот меньшая сумма не привлечет никого, кроме торговцев.
Эван задумался. Пожалуй, он увеличит приданое до десяти тысяч, и это станет привлекательным для кого угодно. Анна – Найтридж. Джоан. Мэри.
– Кажется, сюда идет Берчард, – внезапно воскликнул Найтридж, – и с ним Абернети. Поскольку оба улыбаются, значит, уже готовы для вечера.
Эван посмотрел на приближающихся друзей. Колин Берчард имел вид благополучного человека, который радуется приятной ночи за игорным столом. Абернети, как всегда, сиял – этот глуповатый субъект упорно не желал понимать, сколь быстротечна жизнь, и поэтому не слишком интересовал Эвана, хотя нельзя сказать, что молодой человек вызывал у него антипатию. Было бы жестоко ненавидеть кого-либо только за то, что он родился не только с недостатком ума, но и с избытком оптимизма. В то же время Абернети обладал красивым лицом, приличными манерами и мог сделать женщину, такую же глупую, как он, очень счастливой.
Анна – Найтридж.
Джоан – Берчард?
Мэри – Абернети.
– Что это вы там записываете? – поинтересовался Колин.
– Делаю пометки относительно тех обязанностей, которые должен выполнить в ближайшие дни, – насмешливо ответил Эван, сделав ударение на слове «обязанности».
Колин лишь многозначительно протянул «О!», ибо хорошо знал, что единственными обязанностями Эвана было тайное расследование для правительства.
– То есть, я полагаю, вы имеете в виду список потенциальных невест, – сказал Колин с целью прикрыть их обоих.
– О да, джентльмены. Кстати, какие достоинства следует, по-вашему, искать в невесте? Должна она разделять мои интересы? Берчард, возможно, вы согласитесь, что лучше жениться на женщине, которая получает удовольствие от тех же занятий, что и вы?
– По-моему, это было бы разумно.
– Я считаю, жена должна быть практичной и умной, – заметил Найтридж. – Спаси меня Бог от мечтательных женщин, которые и собой-то не могут управлять, не то, что хозяйством.
Эван взял карандаш и действительно вычеркнул фамилию Найтриджа из списка.
– Если я когда-нибудь и женюсь, то вряд ли по одной из причин, указанных на этом листке, – решил Колин. – Это будет такой же брак, как у моего брата, – на меньшее я не согласен.
– Справедливо – ведь великая любовь Адриана была одной из самых богатых женщин в Лондоне, – напомнил Эван.
– Дело не в этом. Если бы она была одной из самых бедных, это не составило бы разницы.
Эван опять неохотно обратился к списку и вычеркнул из него еще одну фамилию.
– А как по-вашему, Абернети, что я должен искать в невесте?
– Ваша невеста должна быть юной, неиспорченной красавицей. И не слишком умной – с такой только наживешь неприятности. Думаю, лучше всего жениться на девушке неопытной и послушной. – Абернети произнес все это с важной серьезностью, и Эван с явным удовольствием подчеркнул в своих записях пару Мэри – Абернети.
Заглянув ему через плечо и увидев, что список не имеет отношения к фальшивомонетчикам, Колин нахмурился.
– По-моему, тут не хватает одного имени.
– Та, кого ты имеешь в виду, уже стара для этого, – усмехнулся в ответ Эван. – И кстати, она не имеет состояния, поскольку сама же от него отказалась.
– Но когда ты выдашь сестер замуж, как быть с ней? Или ты предполагаешь, что она станет чьей-нибудь любовницей?
До сих пор Эван как-то не думал о финансовой уязвимости Брайд, поскольку рассчитывал заботу о ней взять на себя.
– Если я смогу найти мужчину, подходящего для Брайд Камерон, я сразу же отправлю ее к нему. А теперь давайте сыграем в карты: проматывать свалившееся на меня состояние – это все, что мне теперь осталось.
Конечно, обвинения Колина беспочвенны, подумал Эван, так как он никогда не встанет на пути безопасности и счастья Брайд. Тем не менее, он признался себе, что ему не нравится мысль о том, что Брайд может стать чьей-нибудь женой. Зато ему очень нравилась мысль о ней как о любовнице – его любовнице, разумеется. Эта идея не выходила у него из головы всю прошлую неделю.
Приоткрыв дверь своей комнаты, Брайд прислушалась. Тихо. В коридоре ни души.
Она быстро направилась к черной лестнице, которой пользовалась, когда ходила к сестрам. Теперь ей предстояло спуститься на этаж ниже и выполнить свою задачу быстро и незаметно. Перед обедом Мэри сообщила, что Линдейл велел Майклу не ждать его возвращения, а это значило, что он большую часть ночи проведет в городе.
Брайд одолевало любопытство – ей очень хотелось взглянуть на его развлечения, пока он был с одной из своих любовниц или, возможно, присутствовал на вечеринке, подобной тем, которые устраивал сам, занимаясь любовью в большой гостиной, покрытой цветами, мехами или чем-нибудь еще, столь же экзотическим и сладострастным.
Дорогу на второй этаж освещала только маленькая лампа. Миновав лестницу, Брайд торопливо прошла через большую гостиную в библиотеку и открыла дверь в личную комнату графа.
Здесь все было уже распаковано. Золотистый свет падал на скульптуры и картины, слишком художественные, чтобы считаться безнравственными. Искусство непревзойденных мастеров придавало большинству низменных сюжетов возвышенность и значительность.
Подойдя к шкафу, Брайд увидела за стеклянными дверцами переплеты кожаных фолиантов. Она поставила лампу, распахнула дверцы, потом начала один за другим вынимать тома и, просмотрев, складывала их на пол.
Коллекция Линдейла оказалась великолепной. Судя по гравюрам, его интересовала не только эротика. Один том содержал гравюры раннего Возрождения, когда художники вроде Монтеньи впервые использовали для своих работ медные пластины, и Брайд отложила его в сторону. Позже она сумеет без спешки насладиться ими, а сегодня у нее другие заботы.
В глубине одной из полок она заметила кожаный переплет подходящего размера и, открыв его, сразу поняла, что нашла «I Modi» Раймонди. Она поставила лампу на столик рядом с диваном и принялась изучать сокровище.
Гравюры были уложены на страницы, а это значило, что проверить водяные знаки невозможно. Стихи Аретино оказались приклеенными к страницам на канте гравюр. Надеясь, что ее подвело чутье и что она ошиблась, Брайд поднесла к гравюре увеличительное стекло. Черные линии сразу бросились ей в глаза – они были настолько же характерными, как и жирная линия пера, а контуры и перекрестная штриховка создавали совершенно уникальные узоры. Судя по технике, это была работа Маркантонио Раймонди, знаменитого гравера эпохи Возрождения.
Однако Брайд увидела и различия, но лишь потому, что искала их. Атмосферная гравировка пунктиром явно длиннее, чем у Раймонди; исполнение лиственного орнамента на заднем плане не соответствует другим работам мастера. Тот, кто делал эти пластины, сосредоточился на копировании техники Раймонди в наиболее важных частях рисунка, но не был слишком пунктуален во второстепенных частях.
Как правило, хороший фальсификатор не бывает столь опрометчивым,
