Неисправимый грешник

Волнение Фартингстоуна видно было невооруженным глазом. Он с трудом сохранял внешнее спокойствие.

– Это был сущий ад, сэр. Да, настоящий ад! Полностью зависеть от чьей-то милости!

– Что он имел против вас? Секрет, зарытый в том кот­тедже?

Фартингстоун бросил быстрый, полный подозрения взгляд.

– Это была не моя вина.

– Как он узнал об этом?

– От своего дяди. Моего друга. Тот рассказал ему на смертном одре. Что это единственное наследство, которое он оставил своему племяннику. Способ лишить меня мое­го состояния.

– И сколько вы платили?

– Все! – Он широким жестом обвел комнату. – Всю ренту от этого имения! Все до фунта в течение тринадцати лет.

Это была дурная весть. Если Сиддел получал так мно­го, пока секрет оставался зарытым, у него была веская при­чина желать, чтобы его не обнаружили.

Он может прийти. И сделать то, чего хотелось бы Фар­тингстоуну. Данте не сомневался, что Сиддел способен хладнокровно убить человека.

–Дьявольская дилемма, – горестно произнес Фартингстоун. – Если я решусь, мне болтаться на виселице. Если не решусь, меня будут продолжать шантажировать.

День оставался серым. В гостиной было и того мрач­нее. Тело Фартингстоуна тяжело вдавилось в кресло под грузом неразрешимой проблемы.

Данте наблюдал за дулом пистолета, ожидая момента, когда оно окажется в таком положении, что он сможет сде­лать выпад вперед.

Время шло, Фартингстоун, казалось, пребывал в по­лубессознательном состоянии, однако пистолет держал крепко.

– Если он не явится, то я предусмотрел, что он уйдет со мной, – нарушил молчание Фартингстоун. – Он очень по­жалеет, что оставил меня на краю попасти. – Он снова по­тер себе грудь.

Данте позволил Фартингстоуну снова погрузиться в по­лудрему. Ведь, если повезет, он может либо заснуть, либо потерять бдительность. Вероятно, он всю ночь провел на ногах, и усталость брала свое.

Спустя полчаса мрачную тишину комнаты, куда доно­сился лишь монотонный шум дождя, нарушили странные звуки. Они были отдаленные и неясные, и Данте не мог оп­ределить их происхождения. Ничего подобного он раньше не слышал.

Этот шум, доносившийся с холмов, мало-помалу ста­новился все громче, он уже перекрывал звуки дождя и стал напоминать веселое празднество.

Наконец на это обратил внимание и Фартингстоун. Это вывело его из размышлений. Он поднял голову и в недо­умении вскинул брови.

Не теряя из виду Данте, он подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался шум, источник которого был уже совсем близко.

То, что Фартингстоун увидел, его явно встревожило. Он нервно захлопнул окно.

– Цыгане! Какого черта…

Данте подошел к окну. Увиденная им сцена изумила его не меньше Фартингстоуна.

– Это не цыгане, Фартингстоун. Цыгане не приезжают в карете на четверке.

Карета неслась по аллее с большой скоростью. Вожжи были в руках у Люка. Рядом с ним сидела солидная женщи­на средних лет с бледным лицом и соломенного цвета во­лосами, в накинутой на голову простой шерстяной шали. Едва ли можно было не заметить ее сходства с сидящим рядом молодым человеком.

Другие женщины выглядывали из окон кареты. Еще че­тыре сидели на крыше. Наконец, две занимали место ла­кеев.

У всех в руках были кастрюли, по которым они колоти­ли ложками и поварешками, производя неимоверный шум, слышный на всю округу.

Мать Люка спустилась, едва экипаж остановился. Она что-то сказала молодой женщине, которая побежала к тыль­ной части дома.

Фартингстоун ошеломленно и безмолвно таращился в окно.

Молодая женщина вернулась и кивнула. Со своего мес­та, продолжая удерживать вожжи, Люк позвал Данте.

Фартингстоун в испуге отступил от окна и направил пи­столет в грудь Данте:

– Не отвечайте. Они придут и…

– Им известно, что я здесь, Фартингстоун. Та молодая женщина только что окликнула Флер под окном нашей комнаты и знает, что она находится наверху.

Лицо Фартингстоуна покрылось красными пятнами. Он в бешенстве посмотрел на окно. Снизу донесся голос женщины:

– Мой сын говорит, что вы удерживаете здесь мисс Монли. Мы не уйдем, пока она не выйдет и не скажет, что с вами делать. – Удары ложек по кастрюлям возобновились с новой силой.

– Боже милосердный! – пробормотал Фартингстоун. – Как можно примириться с подобным нарушением