Глава 22
Но столкновения не произошло.
Дрожа от страха, Бритт видела, как водитель машины сзади отчаянно пытался выровнять ее. Она еще шла юзом пронзительно визжа задними колесами по асфальту, и едва не ударила соседнюю машину. В конце концов водителю удалось ее выровнять.
Бритт съехала с шоссе на обочину. Водитель задней машины остановился рядом с ней. Его била крупная дрожь, лицо было белым, как бумага. Жена обхватила его руками и рыдала. Бритт увидела, что это был молодой человек лет тридцати, а его машина – старенький «Рено-5». На заднем сиденье прижались друг к другу двое малышей, а за ними, на полке у стекла, – куча рождественских подарков.
Она поняла, что эту картину ей никогда не забыть, как бы она ни старалась.
Бритт нажала кнопку для опускания стекла и высунула голову наружу. От пережитого потрясения ее дыхание было частым и мучительным, а губы бескровно-белыми.
С трудом она открыла дверцу и свесилась наружу. Ее вырвало.
Дэвид сидел среди тоскливой роскоши квартиры Логана Грина и спрашивал себя, осмелится ли он позвонить Лиз в дом ее матери. Ему безумно хотелось поговорить с ней и с детьми, сказать, что он не забыл их, что пытался вручить им рождественские подарки.
Он пожалел, что не оставил записку или даже не поехал следом за Лиз. Пусть он не уговорил бы ее принять его назад, но, по крайней мере, она знала бы, что ему не все равно. Наконец он решился и набрал номер фермы «Пять ворот».
Мать Лиз только что погрузила в багажник последний из своих чемоданов, а на полку у заднего стекла положила подарок для Джейми. Она собиралась к Лиз, в Кроссуэйз.
Элеонор была изумлена, когда Лиз сказала ей, что Джейми хочет «мутантную боевую черепашку для подростков». Еще больше ее изумила сцена настоящего сражения с виду вполне нормальных родителей за нужную разновидность этой отвратительной игрушки для своих отпрысков, которую она наблюдала в магазине игрушек «Хэмли», том самом, который она всегда считала вполне приличным и куда в свое время водила Лиз, чтобы купить ей Винни-Пуха. Она была почти убита, когда ей сказали, что остался только «плавающий в нечистотах Донателло». Прототип перевернулся бы в гробу! Слава Богу, что черепашки «Микеланджело» и «Леонардо», а также «задира Рафаэль» уже раскуплены. Что случилось с добрым старым беднягой Винни-Пухом? Хорошо еще, что Дейзи слишком мала, чтобы знать, чего ей хочется, хотя через годик-другой и она, пожалуй, запросит «мутантную куклу Барби для подростков».
Хотя было довольно холодно, Элеонор сняла пальто, сложила его и положила на сиденье рядом, – она терпеть не могла сидеть за рулем в пальто. Убедившись, что не забыла свою сумку, она пошла в дом, чтобы в последний раз проверить, все ли в порядке. Все окна были закрыты, центральное отопление отрегулировано так, чтобы включиться только ночью и не дать трубам замерзнуть, задняя дверь заперта. Слава Богу, что ей не надо беспокоиться об автоответчике, – она слишком стара и слишком плохо разбирается в технике, чтобы заводить эти новомодные штучки, которыми увлекаются молодые. Иногда Элеонор подозревала, что их главное назначение – создать видимость отсутствия твоих детей дома, когда ты набралась нахальства побеспокоить их звонком. Да и у кого может оказаться сообщение для нее, настолько срочное, чтобы он не мог дождаться ее возвращения домой?
Она причислила автоответчик к тому же разряду вещей, что и видеомагнитофон, и не стала покупать ни того, ни другого. Лиз постоянно твердила, что именно ей видеомагнитофон как раз и нужен, ведь она все время жалуется, что ее любимые передачи либо показывают слишком поздно, либо они совпадают одна с другой. Но Элеонор не хотела видео. Это еще одна вещь, о которой нужно заботиться. А потом ей просто больше нравилось жаловаться на грехи телевидения. Когда стареешь, жалобы становятся одним из немногих оставшихся тебе удовольствий.
Улыбаясь про себя, она заперла входную дверь на два замка и направилась к машине. Осторожно усаживаясь на сиденье и проклиная ревматизм, который напомнил, что ей уже не двадцать один год, она услышала звонок телефона.
Элеонор медленно выбралась из машины и направилась к двери, совершенно забыв о том, что ключи остались в сумочке на переднем сиденье. Изливая свою досаду в неожиданно резких выражениях, вернулась к машине, но замешкалась с закапризничавшей молнией. Достав наконец ключи, Элеонор направилась к двери настолько быстро, насколько позволял ее ревматизм. Как раз тогда, когда она вставила ключ в замочную скважину, телефон перестал звонить.
– Бритт, дорогая, добро пожаловать домой!
Мать робко взяла ее чемодан, попятилась с ним в узкую прихожую их половины дома, тесного и маленького, точно такого же, как и остальные дома этого безликого современного квартала, и поставила его на потертый цветастый половин.
Едва войдя в дом, Бритт сразу узнала знакомый запах бедности. Не беспросветной нужды, со смесью пота и картошки на сале в спертом воздухе, а запах честной и благопристойной бедности: стирального порошка, дезодоранта и белья, сохнущего где-то в пустой комнате.
Мать не дотронулась до Бритт, даже не пожала ей руку, не говоря уж о том, чтобы поцеловать дочь. На секунду Бритт подумала о шведских предках матери. Но ее шведские родичи все постоянно целовались и похлопывали друг друга по спине. В этом они были еще хуже лондонцев. Мать принадлежала, однако, к йоркширской ветви их рода, а излишествовать в поцелуях не в обычаях Йоркшира. Представив себе своего деда целующим в пабе приятеля в обе щеки, Бритт не смогла сдержать улыбку. После этого с ним никто не стал бы разговаривать.
Бритт посмотрела на свою мать, не перестававшую нервно вздрагивать. Она выглядела более измотанной и постаревшей, чем обычно. К приезду Бритт устроила, наверное, генеральную уборку и устала.
К ее удивлению, матери действительно нравилась домашняя работа и она предпочитала обходиться при этом как можно меньшим числом техники. Если бы благополучие фирм «Занусси», «Гувер» и «АЕГ» зависело только от миссис Мэри Уильямс из Экейша-Гарденз, графство Ротуэлл, они давно пошли бы по миру.
Недавно она купила, правда, старенькую стиральную машину с отжимом, но у барабанной сушилки для белья было не больше шансов появиться в ее доме, чем у модного миксера из магазина «Элизабет Дейвид» или у кофеварки с ситом. В Экейша-Гарденз пьют чай.
Бритт всегда изумляло, что ее мать, подобно многим пожилым женщинам своего круга, твердо держалась обычая стирать по понедельникам. Если во время школьных каникул кто-то приглашал ее на пикник, она вынуждена была, смущаясь, отвечать, что понедельник – день стирки. Бритт подозревала, что если бы приехала пораньше, то застала бы мать начищающей графитом газовую плиту.
– Проходи и поздоровайся с отцом.
Бритт поставила на пол свою сумку. Впервые она обратила внимание на то, что отец не вышел к двери встретить ее. Пройдя за матерью в небольшую гостиную, она внутренне приготовилась к его грубоватому приветствию и к неизбежной стычке с ним после этого. Бритт знала, что через пять минут или через пять часов, но она обязательно произойдет. Рано или поздно они с отцом сцепятся, а мать будет виться вокруг них комаром, пытаясь погасить искры враждебности чаем и бисквитом.
Но отец не сидел на своем стуле, уже заготовив первое на сегодня язвительное замечание по ее адресу. Он сидел в кресле матери у камина, в котором горел уголь – скромное вознаграждение от шахты, где он работал. Отец дремал, колени его были укрыты пледом. Мать осторожно подоткнула плед.
– После этой истории с сердцем он много спит. – Бритт заметила, что вид у матери слегка виноватый.
– Какой истории с сердцем? – удивилась она.
– Три недели назад у него был небольшой сердечный приступ.
– Ради Бога, мама, почему ты ничего не сообщила мне? Я немедленно приехала бы.
– Я знаю, родная, я знаю. Но мы не хотели волновать тебя. Ты так занята. И потом ты знаешь отца. Он
