карикатурами, вызвавшими когда-то ее смех, снимками авторских коллективов, огромными букетами свежих цветов и какими-то странными предметами, которые используются при съемках. Когда ты входил в кабинет Лиз, ты словно входил в ее жизнь и тотчас ощущал себя дома. То же самое она делала и с гостиничными номерами, какими бы безликими и крохотными они ни были. Она покупала охапку цветов, развешивала по всей комнате свои ожерелья, шелковое кимоно здесь, соломенную шляпку там, и весь номер становился более гостеприимным и похожим на дом, чем любой из остальных 599 таких же номеров «Холидей-инн», «Рамады» или «Траст хаус форт».
Для Дэвида же задача сбора пожитков была чрезвычайно проста. Того, что он хотел бы взять с собой, было и впрямь немного. Его диплом «репортера года» еще из Брэдфорда, два или три других диплома, которыми он не очень дорожил, но ради которых другие редакторы могли бы и прирезать, рисунок Джонно, карикатуриста «Ньюс», на котором было запечатлено появление в редакции самого молодого на Флит-стрит редактора в коротких штанишках, с ранцем и в кепочке. И его самая ценная вещь: фотография Джейми и Дейзи в рамке.
С минуту он посидел, раздумывая, что станет делать, выйдя из этого здания. Он знал, что другую работу может получить хоть с завтрашнего дня, но на кого? Бульварные газеты стараются перещеголять друг друга в поливании всех и вся помоями, а в каком-нибудь элитарном издании Дэвиду никогда не хотелось работать. Для него газета означала популярную журналистику, то, что расходится в миллионах экземпляров и обладает властью над людьми. Писать взвешенные аналитические статьи для «Гардиан» или «Таймс» или даже редактировать их – в этом для него не было ничего привлекательного.
Когда он сидел, размышляя о своем будущем, телефон зазвонил в последний для него раз. Полагая, что это Логан, он ответил отрывисто. Но это был не Логан. Это была Сюзанна, молодой репортер, которая подавала большие надежды:
– Привет, Дэвид. Я только что узнала новость и хочу сказать вам, что всех нас она просто убила.
Дэвид знал, что в газете держать что-либо в секрете невозможно, но его все равно удивила скорость, с которой эта новость распространилась.
– Я знаю, что со мной согласится каждый в этой комнате, если я скажу, что мы восхищаемся вами и тем, что вы сделали для газеты. Если не вдаваться в мелкие детали, то все мы здесь перепуганы до смерти. Это окончательно?
– Боюсь, что да.
Явно опасаясь вторгнуться в личную сферу, Сюзанна замешкалась. Наконец она добавила торопливо, робко и с придыханием:
– Еще я хочу сказать, что работать с вами было для меня просто радостью. И, пожалуйста, когда вы устроитесь на новом месте – все равно где, – дайте мне знать, не нужен ли вам репортер, – она запнулась, словно боясь, что ее слова прозвучат высокопарно, – потому что у меня не было редактора, которого я уважала бы больше.
Нескрываемое восхищение в ее голосе почти искупило все его утраты. Впервые в жизни Дэвид почувствовал, что от волнения комок подступает к горлу. Журналистика была для него всей жизнью, и ему была ненавистна мысль, что придется, возможно, оставить ее навсегда.
– Спасибо, Сюзанна. Ваш звонок значит для меня очень много. Я обязательно дам вам знать, куда двину дальше. До свидания.
Повесив трубку, Дэвид на секунду задумался о Сюзанне. Она была единственной из молодых репортеров, кто понимал журналистику так, как понимал и любил ее он сам. Она прошла стажировку в «Ньюкасл джорнел» и потом работала в «Норзерн эко». Возможно, что здесь журналистика была жива и играла свою роль в общественной жизни.
Он сложил свои вещи в портфель, подержал в руках снимок Джейми и Дейзи. Глядя на него, тихонько погладил волосы Джейми на фото. Он все еще сердился на Лиз, но знал, что подошел к поворотному пункту своей жизни.
Сегодня после обеда он поедет в Суссекс, увидится с нею и сделает еще одну, самую последнюю попытку примирения.
Не доезжая нескольких миль до коттеджа, Дэвид почувствовал, что его оптимизм тает. До этого момента адреналин толкал его вперед, поддерживая желание признать, что во многом она была права, а он не прав.
И еще раз Дэвид осознал, как нужна ему была поддержка Лиз, как он хотел услышать от нее, что поступил правильно, уйдя сегодня из редакции. Но больше всего ему хотелось, чтобы она поняла, как сильно он изменился.
Когда Лиз услышала неожиданный звук шуршащих по гравию колес, она машинально посмотрела в окно. Они с Мел собирались на распродажу в Брайтон, но Мел должна была приехать не раньше чем через час. Это не могла быть и ее мать, потому что она забрала к себе на сегодня Джейми и Дейзи.
Со щемящим чувством в груди она увидела, что это Дэвид. Будущий отец. Уж не поэтому ли он явился сюда? Чтобы подготовить ее к новости о своем славном отцовстве, когда уже половина Лондона обсуждает ее за обедом?
– Здравствуй, Дэвид. Я слышала, тебя можно поздравить?
Неужели она о его отставке? Он ведь еще ничего не сказал ей об этом. Неужели новости распространяются так быстро?
– С чем?
– С ребенком, конечно. Твоим и Бритт, – Лиз заставила себя пройти через муку произнесения этого вслух. – Я слышала, вы ждете его летом.
Дэвид вздрогнул. События этого утра вытеснили из его головы все остальное, и он совершенно забыл и о Бритт, и о ребенке. Но тут же понял – дело было не только в треволнениях этого дня. Какое-то необъяснимое чувство говорило ему: после услышанного им признания Бритт, что она хладнокровно подстроила все, чтобы зачать ребенка, и что их любовь была для нее только средством для достижения цели, ее цели, этот ребенок стал для него ребенком Бритт, к которому он не имеет никакого отношения.
Но Дэвид понимал, что Лиз не поверит в это, как не поймет и причину его ухода, хотя про себя, может быть, и обрадуется, что он проявил эгоизм и сбежал от Бритт. Однако он должен, по крайней мере, попытаться объяснить ей.
– Ты не знала? Бритт и я разошлись. Я ушел перед Рождеством.
Он посмотрел на Лиз, ища на ее лице хотя бы скрытые признаки того, что это известие доставило ей радость. Их не было. Она стояла, бесстрастно застегивая пальто и даже не приглашая его войти.
– Отчего же?
– Оттого, что я не мог дольше выносить все это. Бритт не хотела ребенка. Она видела в нем только досадную помеху. Этим она думала помешать мне вернуться к тебе, вот и все.
Если Дэвид рассчитывал на какую-нибудь реакцию по поводу этой части своего сообщения, то его ждало разочарование.
– Бедный малыш. Я не могу себе представить Бритт в роли матери-одиночки. Как она?
Дэвид смутился:
– Не знаю. С тех пор я ее не видел. В тот же день я рванул сюда с подарками для Джейми и Дейзи, но ты уехала, и назад к Бритт я не возвращался.
– Я не уезжала, – холодно поправила его Лиз. Она не знала, как ей отнестись к этому новому развитию событий.
– Да, не уезжала, – Лиз услышала горечь в голосе Дэвида, – но я думал, что уехала.
– Знаешь что, Дэвид, не надо лгать только потому, что ты забыл про подарки детям.
Дэвид в ярости шагнул к ней:
– Я не лгу! Тебе нужны эти чертовы чеки, чтобы ты поверила?
– Ну ладно, ты рванул сюда, теряя по дороге подарки, оставив Бритт беременной и одинокой, и обнаружил, что меня, как ты подумал, нет. Куда ты поехал потом?
– На служебную квартиру Логана Грина. У меня есть ключи от нее. Мне нужно было время, чтобы понять, чего же я хочу в жизни.
– И что ты решил? – Лиз изо всех сил старалась, чтобы ее слова прозвучали безразлично.
