Наступление застопорилось. Офицеры даже не пытались управлять подчиненными. Ходсон шел по Корвилу с мертвенно-бледным лицом. Такой грех с души никогда не смыть.
Продолжали действовать только земляне и батальоны на флангах. Они взяли оазис в клещи. Впрочем, воевать было уже не с кем. Побросав оружие, подняв руки вверх, местные жители стояли на коленях перед победителями.
Уходить в пустыню не было смысла. Тасконцы знали, что жара и жажда прикончат беглецов в течение трех суток. Строй наемников рассыпался. С диким воплем Канн бросился в погоню за юной оливийкой. Настигнув девушку, воин сбил бедняжку с ног и рыча, словно зверь, стянул штаны.
– Стой, грязная скотина! – закричал де Креньян. – Повернись, иначе лишишься головы!
Наемник среагировал мгновенно. Вскочив на ноги, германец обнажил клинок. Раздался отчаянный звон мечей. В мастерстве француз уступал Аято, но сейчас он был зол, и силы его увеличились... Воспользовавшись ситуацией тасконка куда-то убежала.
– Ты мне заплатишь за это! – прохрипел Оливер.
– Тино тебя пожалел, а я не буду так милосерден, – презрительно усмехнулся Жак. – Сегодня одним мужчиной в отряде станет меньше.
Никто из землян в схватку не вмешивался. Шабул то и дело с опасением поглядывал на самурая и русича. Мерзавец знал: один неверный шаг, и его сразу отправят на тот свет.
Противники дрались все ожесточеннее. Маркиз получил легкое ранение в плечо, а у барона текла кровь на левой ноге. Пленные корвилцы с ужасом смотрели на рассвирепевших воинов. Они еще надеялись на пощаду, но иллюзии постепенно таяли.
Тем временем к месту поединка приблизился Ходсон.
– Немедленно прекратить! – скомандовал офицер. – Иначе расстреляю обоих!
Скрипя зубами от ненависти де Креньян и Канн разошлись в разные стороны.
– Из-за чего драка? – более спокойно поинтересовался аланец.
– Господин майор, – процедил сквозь зубы Оливер, – мне мешают воспользоваться условиями договора. И господин Делонт, и полковник Олджон утверждали, что военная добыча – наша собственность. Это касается как вещей, так и женщин. Я требую справедливости. Пусть вернут мою девушку!
– В чем дело? – десантник повернулся к французу.
– Надо вести себя по-человечески, – пробурчал Жак. – Насиловать пленниц прямо здесь, на глазах родственников и детей, низко и подло. Мы люди, а не дикие звери.
– Боюсь, данное замечание относится не ко всем, – скептически произнес Ходсон, глядя в упор на Канна. – В полках много женщин, и такая жестокость не вызовет у них положительных эмоций. Но и нарушать ваши права я не собираюсь. Получите свою добычу, когда ее найдете.
– Мне необходимы две невольницы, – настойчиво сказал германец, никак не прореагировав на откровенное оскорбление со стороны офицера.
– Пусть будут две, – согласился майор. – Но учтите, Алан не собирается кормить целый гарем.
Если искалечите или убьете женщин, ответите перед трибуналом!
– Полковник говорил совсем иначе, – нагло усмехнулся воин.
– Вы неправильно его поняли, – повысил голос командир полка. – Речь шла о боевых действиях. В мирных условиях убийство – тяжкое преступление. Не искушайте судьбу.
– Звучит доходчиво... – скорчил гримасу Канн. – Теперь я знаю, почему нас привезли на Таскону. В армии Алана чересчур много слабовольных слюнтяев. Дали бы мне волю, здесь бы не осталось ни одного тасконца. Впрочем, разбирайтесь сами. Где-то прячется моя красотка... Обожаю растягивать удовольствие!
Наемник повернулся к землянам и крикнул: – Чего застыли? Хватайте хорошеньких девиц! В отличие от некоторых, вам в Морсвил не попасть. Мы заслужили награду...
Два десятка воинов направились за Оливером. Тино оказался прав, процесс разложения стал необратим. Канн без труда сколотит вокруг себя группу отъявленных мерзавцев. Почти тут же послышались испуганные крики женщин. Особо с оливийками наемники не церемонились. Они хватали женщин за волосы и волокли бедняжек к ближайшим домам. Несчастные девушки почти не сопротивлялись.
Между тем, в оазисе началось наведение порядка. Десантники вытаскивали из зданий мертвые тела корвильцев. Тут же врачи оказывали помощь раненым. Стоны тасконцев раздавались повсюду. Лекарств и перевязочных средств катастрофически не хватало. Местные жители непонимающе смотрели на захватчиков. Сначала аланцы их убивали, а теперь спасают...
Отдельные группы пехотинцев сгоняли пленных оливийцев на небольшую площадь. Задача была не такой уж простой. Территория оазиса довольно значительная, и поиск беглецов отнял немало времени.
Храбров и де Креньян стояли на берегу пруда. Чистая, прозрачная вода, – но пить из водоема не хотелось. Чуть в стороне плавают три покойника: две женщины и подросток лет тринадцати. Их тела изрешечены пулями. На поверхности огромные кровавые пятна. Подошедших аланцев снова вытошнило. Земляне даже не повернули головы в сторону солдат. Сзади приблизился чернокожий наемник.
– У нас погиб один человек, – проговорил Дойл, – как с ним поступить?
– Похороните в общей могиле, – бесстрастно сказал русич. – Доспехи не снимайте. Этого барахла на базе с избытком. Хватит на несколько партий.
Как только Мануто ушел, маркиз едва слышно произнес:
– Удивительно, но мне совершенно безразлично, кого мы потеряли. Не исключено, что я даже не знаю его имени. Смерть всех уравняет. Сегодня у нее богатый урожай. Олджон останется доволен итогами сражения. Тысячи мертвых тасконцев, ценой одного дикаря. Идеально проведенный захват... Будь все проклято!
– Мы ни в чем не виноваты, – тяжело вздохнул Олесь.
– Успокаиваешь сам себя, – горько усмехнулся Жак. – Не удастся. Эти убитые дети будут сниться нам еще не раз. Я – воин, а не палач. Уж лучше сражаться на арене Морсвила, чем с беззащитными женщинами и стариками. Там хоть дерутся профессионалы. Здесь же... – француз презрительно сплюнул. – Плохо обученные мальчишки. Отряд смял превосходящих по численности врагов и почти никого не потерял. Идиотизм! Властелины пустыни быстро бы прочистили мозги Канну.
Возразить де Креньяну Храбров ничего не сумел. Маркиз говорил то, о чем юноша и сам сейчас думал. Неужели никак было нельзя остановить бойню? Ответа на поставленный вопрос русич не находил.
Олесь старался не смотреть на деревню. Из каждого дома десантники вытаскивали по нескольку трупов. Корвилцы умирали целыми семьями. Повезло лишь тем, кто прятался в саду и на поле. К сожалению, таких счастливцев оказалось немного.
Пули из крупнокалиберных пулеметов пробивали стены и разрывали человеческие тела. Порой пехотинцам приходилось выносить останки оливийцев по частям. Даже привыкший к виду крови Храбров чувствовал, как к горлу подкатывал комок. Жак прав, сегодняшнее утро они никогда не забудут.
Спустя пару часов, аланцы отловили всех беглецов. На площади их собралось тысячи полторы. Еще столько же с различными ранениями лежали поблизости. Врачи истратили и основной, и резервный запас медикаментов. Количество трупов никто не считал. Их сваливали в огромные кучи на окраине оазиса.
Большинство аланцев напоминали приведения: бледные лица, выпученные безумные глаза, плотно сжатые губы. Десантники не разговаривали и не смотрели друг на друга. Некоторые находились на грани помешательства. Особенно тяжело приходилось женщинам.
Одна сцена отчетливо врезалась в память русичу. Аланка лет тринадцати при прочесывании поселка наткнулась на убитую девочку. Бедняжке было годика четыре. Хрупкое, тоненькое тельце, короткие темные волосики, задравшееся простенькое платьице, смуглые босые ножки. На спине ребенка расплылось кровавое пятно. Не в силах оторвать взгляда от девочки, десантница опустилась на колени рядом с ней.
Разум женщины не выдержал. Она гладила трупик по голове, по плечам, по рукам. На мгновение в глазах сверкнула искра злобы и ненависти. Нет, не к тасконцам, а к самой себе. Аланка истерично расхохоталась, перезарядила автомат, вставила ствол в рот. Прежде, чем товарищи успели броситься к обезумевшей десантнице, она нажала на курок. Тишину Корвила глухо разорвал звук выстрела. С раздробленным черепом женщина повалилась на спину.
Пехотинцы с ужасом и состраданием смотрели на два мертвых тела. Командиры полков тотчас приказали
