— Вы не хотите назвать свое имя?
— Оно известно господину де Тревилю.
— Да, но…
— Ступай, любезный! — властным тоном приказал Арамис, видя, что лакей колеблется. — Твой господин ждет меня.
Атос, не пропустивший ни одного слова из этого короткого диалога, отметил, что Арамис в эти минуты вовсе не походил на смиренного монаха, каким он казался при иных обстоятельствах. В гораздо большей степени его друг соответствовал представлению о преуспевающем воспитаннике коллегии иезуитов.
Так подумал Атос. Портос же, мало интересовавшийся такими тонкостями, не подумал ничего.
— Вам не кажется, что теперь лакей обязательно прочитает записку. Вы его заинтриговали, — тихо сказал Атос.
— Пусть читает, — с усмешкой отвечал Арамис. — Вот что там написано слово в слово: «Гот, кого вы уведомили о неприятностях, прибыл в Париж вслед за молодым человеком, изучающим математику».
— Действительно немного, — согласился Атос. — Преклоняюсь перед вами, друг мой. Даже если лакей подкуплен кардиналом, ему будет мало проку от такой записки.
— Этот бездельник возвращается, — вмешался Портос, приближаясь к друзьям. — По всему видно, что он получил хорошую взбучку от своего господина, малый спешит к нам со всех ног.
Портос не ошибся. Лакей вернулся бегом и рассыпался в извинениях, сообщив, что г-н де Тревиль ждет духовное лицо из Нанси, а также его спутников в своем кабинете.
Это был кабинет, стены которого стали немыми свидетелями знаменитой сцены, разыгравшейся здесь в памятный день первой встречи д'Артаньяна с неразлучной троицей. Де Тревиль яростно упрекал мушкетеров в том, что они уступили гвардейцам кардинала, громогласно собирался в отставку, но при виде смертельно побледневшего Атоса кинулся за своим врачом и потом не отходил от него ни на шаг, покуда раненый не пришел в себя.
В тот день д'Артаньян готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не выслушивать чудовищных обвинений и упреков, которые капитан бросал своим подчиненным. Гасконец искал портьеру, за которой он мог бы спрятаться.
Сегодня все трое были целы и невредимы, но д'Артаньян был упрятан не за портьерой. Его надежно скрывали стены каменного мешка, именуемого Бастилией.
Господин де Тревиль тепло приветствовал своих бывших мушкетеров, но так как обстановка не располагала к долгим разговорам, они обменялись лишь короткими деловыми фразами и условились о встрече на следующий день. Из сведений, сообщенных им хозяином дома, трое друзей поняли, что дело плохо, так как недавно был арестован и отправлен в Бастилию камердинер королевы Ла Порт. Таким образом, Ришелье оставил Анну Австрийскую в одиночестве, удалив от нее последнего преданного ей человека.
Капитан мушкетеров заверил друзей, что в полку всегда найдется для них необходимая экипировка и им не придется тратить время на ее поиски и средства на ее приобретение.
Со своей стороны Арамис попросил г-на де Тревиля хранить их присутствие в секрете, а связь с ним поддерживать через преподобного Мерсенна или де Роберваля.
— Итак? — произнес Портос, когда уже в полной темноте они вышли из дома господина де Тревиля.
— Итак? — эхом отозвался Атос. — Что мы будем делать теперь?
— Первое, что нам следует сделать, — найти ночлег и хорошенько выспаться, — сказал рассудительный Арамис.
— Что до меня, — заметил Атос, — то я, пожалуй, отправлюсь на улицу Феру и, если моя прежняя хозяйка не сдала комнату кому-нибудь другому, переночую там. Я привык к своей старой квартире. Портос, вы не хотите составить мне компанию?
— Охотно! Но что же, черт побери, мы станем делать, если ваша прежняя квартира занята?
— Переночуем в «Сосновой шишке».
— В самом деле! — вскричал Портос, в памяти которого название харчевни оживило приятные воспоминания о холостяцкой жизни в Париже. — Там прекрасно готовят молочного поросенка! И каплуны хозяину всегда удавались.
— А куда отправитесь вы, Арамис?
— В монастырь миноритов. Преподобный Мерсенн не откажется разделить со мной свою келью. Если только…
— Что же вы остановились?
— Если только к нему не пожаловал в гости кто-либо из ученых мужей из Европы. Ведь отец Мерсенн становится чем-то вроде научного секретаря Европейской Академии Наук.
— А что — есть такая Академия? — спросил Атос.
— Нет, но непременно будет когда-нибудь. И не удивлюсь, если почетным ее президентом выберут преподобного Мерсенна. Он состоит в переписке с самыми знаменитыми умами современности.
— Ну что же, Арамис. Если окажется, что келья монаха занята кем-либо из светил европейской науки, например, господину Декарту вздумалось инкогнито приехать из Голландии, и преподобный Мерсенн пустил его переночевать, то вы знаете, где нас искать.
— Договорились, — ответил Арамис, пожимая ему руку.
Затем он тепло попрощался с обоими друзьями и исчез в темноте.
Атос жестом приказал Гримо следовать за ними и, взяв Портоса под руку, двинулся в сторону улицы Феру.
— Как вы думаете, Портос, куда отправился сейчас наш общий друг? спросил он, когда они прошли несколько шагов.
— К миноритам, надо полагать, — сонно ответил Портос.
— Бьюсь об заклад, что это не так, — рассмеялся Атос, которого так же, как и остальных, радовало предстоящее приключение. Он ощущал прилив сил и бодрость духа, какую ему не случалось испытывать со дня своего отъезда из Парижа.
— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, дорогой Атос. Мой желудок пуст, а когда он пуст, весь остальной организм приказывает мне спать, чтобы не чувствовать голода.
Мне трудно сопротивляться этим приказам. В такие минуты ясность мысли покидает меня…
— Я имею в виду, что наш скрытный Арамис, наверное, собирается нанести визит госпоже де Буа- Трасси или кому-нибудь еще, но не отцам-миноритам.
— На этот раз вы ошибаетесь, Атос. Арамис сильно переменился. Когда он приехал ко мне в замок, я не сразу узнал его. Мне еще не случалось сидеть за одним столом с таким святошей. Даже госпожа дю Баллон, уж на что великая любительница до постных дней, молитв и прочего в том же духе, и то оробела, когда увидела, как он обедает.
— Но ведь вы сами говорили мне, что сговорились ввести вашу супругу в заблуждение относительно истинной цели вашей поездки.
— Все это так, дорогой друг, но такая разительная перемена во внешнем облике просто невероятна без соответствующей перемены внутри.
— Э-э, Портос, вспомните, как наш товарищ рассуждал на богословские темы и как плохо он пил на пирушках, будучи еще в мушкетерах. Однако же это вовсе не мешало ему совершать ночные визиты к «племяннице богослова» и писать любовные записки «белошвейке Мари Мишон». Ставлю двадцать против одного, что наш друг отправился на любовное свидание.
— Напрасно, друг мой! Вы бы проиграли.
— Говорю вам — выиграл бы. — Ив глазах Атоса сверкнула искорка азартного игрока.
— Я просто не узнаю вас, Атос! Вы никогда не поддерживали разговоры о женщинах!
— Я говорю не о женщинах, а об Арамисе. Меня всегда забавляли его скрытность и румянец, покрывающий его щеки, случись ему обронить надушенный платочек с вышитыми инициалами.
Портос расхохотался:
— Тут вы правы, черт возьми! Но, говорю вам, Атос, Арамис очень изменился. Я бы заключил с вами пари, но это будет нечестно с моей стороны.
