чтобы модный. Все больше красный предпочитают и голубой. Во-вторых – волосы и прическа. Они подстрижены у нее по-особенному – затылок коротко, а на макушке длинно. В третьих, рост и это... телоделение.
– Телосложение.
– Да. У нее фигура шик-блеск для такого преклонного возраста. В четвертых, след у нее от ожога на руке был. Я его хорошо запомнил, потому что у меня самого такой же. – Он задрал рукав и на предплечье показал розовый шрам.
– Ты сможешь описать мужика, который с ней познакомился, а потом пригласил в шашлычную?
– Смогу. Он очень на вас похож.
Я налил себе в кружку кипятку и поздравил себя с тем, что этого заявления не слышал майор Барсук.
– Что значит, «очень похож»? – мрачно поинтересовался я.
– Ну просто копия. Я бы даже сказал, что это были... вы. Вы утром мне когда дверь открыли, я подумал, ну все, счас он и меня по башке треснет.
– Не неси ерунды. – Я вылил кипяток обратно в чайник.
– Дядь, то есть Глеб, если ты мне тыщ восемь-десять дашь, я никому не скажу, что ты с той теткой в шашлычной... – Договорить он не успел. Я встал и поднял его вместе со стулом так, что его глаза оказались прямо напротив моих.
– Дядь, ну не баксов же, а рублей. Ванька Босой недавно видел, как со склада товар воровали, так за молчание двадцать кусков заломил.
– Тебя как зовут?
– Петя.
– Не ври.
– Ну Коля.
Я потряс его вместе со стулом.
– Максим Максимович, – сказал вдруг пацан и я почему-то поверил ему. С этим косым проборчиком и подтяжками, ему очень шло это «Максим Максимович».
Я опустил стул на пол и оперся руками о спинку так, что пацан оказался в западне.
– Запомни, парень, – сказал я ему, – ты не посмеешь меня шантажировать. И знаешь, почему?
– Почему? – как примерный ученик спросил парень.
– Да потому что я точно знаю, что это не я. Видишь, как все просто? Давай, рассказывай, как выглядел тот парень и не дай бог тебе что-то наврать, Максим Максимович.
Пацан вздохнул тяжело, видно, понял безвыходность ситуации, и заговорил.
– Он был ростом как ты – метра два, с фигурой как у тебя, волосы такие же темно–русые, ну и лицо твое – подбородок там, щеки, лоб, нос. Глаз я, правда, не видел, он все время в темных очках был. В общем, если бы ты точно не знал, что это не ты, то я бы точно сказал, что это был ты.
Я снова ему почему-то поверил. Хотя, конечно, он мог и наврать с три короба, но я поверил.
– И зачем ты все это мне решил рассказать? – спросил я, с тоской глядя, как Яна в раковине почесывает бока. Может, она и правда, беременная, подумалось мне. Ничего не ест, а такая упитанная.
– Ну не ментам же мне это рассказывать, – рассудительно пояснил пацан. – Они за такое денег не платят. Может, добавите еще сотенку, дядя Глеб?
Я молча вытащил из кармана сто рублей и отдал пацану.
– Я пошел? – Он снова стал паинькой – подтяжки, проборчик, потупленный взгляд.
– Иди, – махнул я рукой.
– Вы Яну творогом, бананами и морковкой кормите, – сказал на прощание он и добавил: – Все-таки, наверное, вы неплохой человек, раз она к вам так привязалась.
– Наверное, неплохой, – согласился я.
Пацан ушел. Обезьяна дремала в раковине. Где-то громко замурлыкала кошка. Элка не пришла и не позвонила.
Я решил, что нужно лечь спать и, раздевшись, плюхнулся на кровать. Но сон не пришел ни через десять минут, ни через полчаса. Меня мучил вопрос: наврал ли пацан о схожести предполагаемого убийцы со мной, или не наврал?
В конце концов, я все же заснул и сквозь сон слышал, как вернулась Беда, как она чем-то шуршит, раздевается и укладывается рядом со мной, бормоча что-то нецензурное про Юлиану Ульянову.
Я улыбнулся во сне. Зная Элку, можно было предположить, что после нашего разговора она устроит мне недельный бойкот. Но она вернулась, залезла ко мне под одеяло, и можно было предположить, что она меня любит, или... или обстановка в квартире Сазона совсем уж невыносима.
Я улыбнулся во сне и обнял ее крепко-крепко.
Беда была теплая, мягкая, и почему-то очень лохматая.
Утром я проснулся от той же тревожной мысли – наврал или не наврал пацан?
Если вдруг не наврал, то нужно срочно что-то предпринимать. Но что?! Мысль назойливо вертелась в сонном мозгу и наконец я открыл глаза.
На подушке, рядом со мной спала обезьяна. Не успел я протянуть к ней руку, как она была уже в раковине. Выругавшись самым сильным из известных мне выражений, я ближайшие тридцать минут снова пытался поймать мартышку. Меня подстегивало еще и то обстоятельство, что эта тварь где-то устроила себе туалет и в вагончике нестерпимо воняло.
Наконец, я плюнул, решив, что попрошу у Сазона денег и куплю новый вагончик. А здесь пусть живет эта сволочь.
В дверь неожиданно постучали – негромко, но очень настойчиво. Так стучатся только очень сильные неприятности. Сердце мое дало сбой, а от недоброго предчувствия задрожали коленки. Обругав себя за идиотскую мнительность, я быстро оделся и распахнул дверь.
На пороге стоял майор Барсук и двое парней в штатском – его обычная свита.
– Глеб Сергеевич Сазонов? – зачем-то спросил майор.
– Вы же прекрасно знаете, что это я, – я отступил назад, давая ему пройти.
– Ффу-у-у-у!!! – сморщился майор так, что даже его крепкий затылок пошел жирными складками. – Чем это так воняет? Вы что тут испражняетесь, что ли?
– Это Яна, – пояснил я и хотел указать на мартышку, но ее нигде не было видно.
– Кто?!
– Обезьяна.
– Обезья-яна Яна, – нараспев вывел Барсук. – Складно вы всегда врете, уважаемый внук Сазона Сазонова. Складно и нестандартно.
Я почувствовал себя совсем скверно после этих его слов.
Барсук окинул внимательным взглядом мое холостяцкое логово. Парни тоже просканировали глазами тесное небольшое пространство.
– Женитесь на одной, беременеете другую, а живете и вовсе с макакой, – ухмыльнулся он гаденько.
– Зачем вы пришли? – перебил я его.
– А вы не догадываетесь?
– Нет.
– Вам придется проехать со мной в отделение.
– Зачем?
– Ну... возникли некоторые вопросы, на которые ответить сможете только вы.
– Задавайте из здесь.
– Мне будет удобнее сделать это в отделении. Протоколы, видите ли, то, се...
Я не стал спорить. Я закрыл вагончик на ключ и пошел с ними в милицейский «Газик». И у Элки и у Леньки есть от станции свои ключи.
