Мать помешала ему говорить с гостьей, увела в комнату, которую когда-то занимала Анна.
— Гришка на мотоцикл копит, — сказала она, выходя обратно. — Завтра утречком сходит в сберкассу, в обед принесу…
Накопления Ксенофонтовых равнялись двум ее окладам. Анна долго думала — к кому бы еще обратиться. Ни у кого из ее знакомых не было таких денег. Ей пришла в голову отчаянная мысль — сходить к директору леспромхоза Ванюшину. Член бюро райкома, он держался в некотором отдалении от других членов бюро, но в спорах часто поддерживал Анну.
Утром она отправилась к Ванюшину.
— У меня просьба, Кирилл Савельич — без обиняков начала она, зайдя к нему в кабинет. — Мне нужны деньги. Порядочная сумма. Вы у нас местный Рокфеллер. Ну, не лично, конечно. Я не знаю, есть ли у вас лично. Но я рискнула. Очень нужны. Отдам через полгода. Это я предупреждаю…
Широкоплечий Ванюшин еще шире расправил плечи. Исподлобья взглянул на Анну. Он был громоздок, тяжел, круглолиц. Когда сердился — багровел, казалось, вот-вот его хватит удар.
— Сколько? — коротко спросил он.
Анна сказала.
— Погодите… — сказал он и вышел.
Анна провела в одиночестве минут пятнадцать.
Ванюшин зашел обратно, сел за стол, сунул руку в боковой карман, подал деньги.
— Вот, — сказал он.
Анна смутилась.
— Я предупредила. Смогу вернуть только через полгода, — сказала она. — Вы даже ни о чем не спросили…
Ванюшин недовольно на нее поглядел.
— И не спрашиваю. Когда товарищ просит, я помогаю. А не выясняю — надо ли помогать. Надо или не надо — это пусть другие выясняют…
К концу дня Анна появилась на маслозаводе перед Алексеем.
— Вот… — Она положила перед ним деньги. — Иди и внеси в кассу. Ты ничего не должен.
Алексей растерялся.
— Колхозы сдавали, они и рассчитаются, — забормотал он. — Это даже как-то…
— Я ничего не знаю, — сдавленным голосом произнесла Анна. — Я хочу быть уверенной, что ты никому ничего не должен. Ни от кого не хочу зависеть. Ни от чьей доброты.
Он нерешительно запротестовал:
— На это обратят внимание…
— У тебя недостача на сегодняшний день? — сказала Анна. — Вот иди и покрывай.
Он упирался:
— А как я проведу?
— Незаконные операции умел проводить? Сумей провести законную.
Об оконное стекло бился шмель. Жужжал как сумасшедший.
Алексей прикрыл шмеля ладонью.
— Ах, чтоб тебя!
— Отпусти, — сказала Анна. — Шмель не виноват.
Он швырнул шмеля за окно.
Она спросила:
— Вы куда деньги сдаете?
— В банк.
— Вечером покажешь квитанцию, — тихо сказала Анна. — А то так и знай, завтра еще одну ревизию пришлю… — Она поежилась. — Посадил семью на голодный паек. Отец! Тоже мне…
И не договорила.
Вечером Анна долго сидела в райкоме. Советовалась с Добровольским, о ком из механизаторов написать в газете. Так написать, чтобы и не перехвалить и остальных подтолкнуть. К ней заглянул Тарабрин. Веселый, оживленный. Прислушался.
— Правильно, — одобрил он. — Поднимите кое-кого перед уборкой…
— Между прочим, Иван Степанович, — сказала Анна, — Бахрушин внес деньги.
— Какие деньги?
Тарабрин не сразу понял. Он уже не думал о сводке.
— Недочет, который образовался на маслозаводе. Там была какая-то неясность. Не надо ему делать поблажек. Могут подумать, что из-за того, что он мой муж.
Тарабрин прищурился, ждал, что еще она скажет.
— Ни я никому не должна прощать, ни мне никто не должен, — сказала Анна. — Снисходительность, пусть даже из самых добрых побуждений, не одного человека привела к преступлению.
XL
Лес прогрелся, просушен солнцем, даже под елями, распластавшими мохнатые ветви по самой земле, сухо. В опавшую прошлогоднюю хвою рука погружалась, как в нагретый сухой песок. Даже лесные болотца повысыхали, мох в кочкарнике ершился жесткой щетиной. Деревья то совсем уходили в синь, то высветлялись, зеленея нежно и молодо.
Дети вот уже дня три как собирались с матерью по грибы. Анна все обещала, обещала и, наконец, поклялась, что обязательно пойдет в воскресенье. Не так уж много времени удавалось ей проводить с детьми, но на этот раз она их не обманула. Тем более что и Женя приехала на каникулы, ей тоже хотелось в лес.
И вот всей семьей они сегодня в лесу. Даже Алексей охотно пошел. После истории с маслом, когда Анна заставила его погасить недостачу, он притих, стал ласков с детьми, даже как будто не пил и с Анной вел себя, как в первый год после женитьбы.
Вышли пораньше, захватили корзины, взяли еды, дома осталась одна Надежда Никоновна. Забрались километров за пять.
Дети разошлись по чаще, Алексей отправился искать удилище, а самой Анне захотелось вдруг полежать. Просто полежать. Смотреть в небо и считать облака…
Она расстелила плащ на сухой моховине, легла на спину, закинула руки за голову — в кои-то веки могла она позволить себе вот так бездельно поваляться днем на траве!
Поодаль перекликались дети. Она прислушивалась к их голосам. Они были такие разные и в то же время такие бесконечно свои. Вот Коля. Он ближе всех. Мальчику восьмой год, осенью пойдет в школу. Ниночке осенью исполнится одиннадцать. Женя совсем большая, восемнадцать лет. Не успеешь оглянуться, как закончит техникум и станет самостоятельным человеком. Мечтает о работе, обещает помогать матери. Да где там! Встретит какого-нибудь Петю или Сеню — и ищи ветра в поле! Время бежит, бежит. Ей самой тридцать семь. Тридцать семь уже! Старая баба. Скоро бабушкой станет. Не задолжится. Вот только дедушка у нас бедоватый…
В полдень все собрались возле Анны. Дети насобирали грибов, наперебой хвастались перед матерью.
— Есть будете?
Есть хотели все. Анна расстелила полотенце, достала огурцы, вареную картошку, селедку, хлеб.
Анна поколебалась, но все-таки купила накануне бутылку вина на тот случай, если пойдет Алексей, чтоб уж и ему было полное удовольствие. Она не разбиралась в вине, вино было какое-то молдавское, десертное, водки она покупать не хотела.
Нине и Коле подмешали немного вина к воде. Анна и Женя выпили по глотку, ну, а царская доля досталась, разумеется, Алексею.
Выпив, он повеселел, пытался петь, посадил возле себя сына, принялся обстругивать удилище. Девочки ушли за цветами. Анна тоже пошла было с ними, потом вернулась, почему-то не решилась оставить Колю с отцом.
— Ты иди, иди, — сказал Алексей жене, — дай мужикам между собой покалякать.
Она все-таки не ушла. Алексей вставал, садился, снова вставал. Потом, преодолевая смущение, извлек
