- Через забор. И на крышу сарайчика...
- А пес?
- Пса - ножиком...
- А люди выскочат?
- Людей - ножиком...
- Храбрый ты. А они нас на вилы...
- У Курчатовых бабка померла прошлую пятницу. До сих пор сварятся.
- А чего?
- Духовной не оставила, поделить не могут.
- Чего там делить-то после бабки? Они ее при жизни кругом обобрали.
- Не скажи. Целый сундук оставила. Спорки, подволоки, лоскуты всякие. Особенно один есть спорок суконный - обе снохи в него вцепились, и не расцепить.
- Удивляюсь людям. Сороковин не могут дождаться, чтоб проводить старуху на покой благообразно.
- Старуха тоже хороша. Зачем духовной не оставила? Распорядилась бы то-то тому, то-то тому. Какой спорок в чьи руки. Тогда и молодицы не грешили бы.
- Три алтына дал тебе, да погодя еще три.
- Ну.
- С какой бы стати я их тебе задаром давал!
- Больно рост большой.
- Да ты год держал. Совсем не большой рост! Ты б еще два года держал.
- Нет, так дела не будет. Послушай меня. Пса надо брать отравой. В доме кого-нибудь надо иметь, чтоб помог. Там среди служанок подходящей девчонки нет ли?
- Всё ли пооткрывали? Может, где что забыли?
- Всё чисто пооткрывали, сама весь дом обошла, все двери настежь, и сундуки, и лари, а она все мучается, вот горе-то.
- А киот-то, киот!
- Киот забыли открыть!
- Киот откройте! Ну вот. Теперь разродится наша Агафья.
- Я отец Илия, а он мне: Илейка! Сам он Данилка, когда так!
- Выпил ты много, отец Илия.
- Данилка, Данилка, красное рыло, вот ты кто, слышишь?!
- Да цыц! Разбушевался...
- Он, Данилка, митрополит... слушай, хи-хи, я тебе расскажу, нагнись. Он сам своей здоровенной морды стыдится. Он перед богослужением - ниже нагнись! - серным дымом дышит, хи-хи, чтоб выйти с бледным ликом.
- Ну да!
- Вот крест святой! Серным дымом, хи-хи-хи!
- Хи-хи-хи-хи!
- Хи-хи-хи-хи-хи!
- Не стыдись, моя березонька. Моя ясная. Это уж мы сотворёны так. Это от бога, милая. Открой свои глазоньки, посмотри на меня...
- Где я возьму тебе еще три алтына? Ну ты подумай: где мне взять?
- Антош, а Антош! Проснись, родной, сослужи службу. Антош, Антош! Что мычишь-то, человек кончается, вставай, доспишь после! Добежи до Покровки, ну что ж, что темно, а ты расстарайся, доберись, сказано тебе - человек погибает. Спросишь там дом Варвары Чернавы, повивальной бабушки. У ней пояс есть из буйволовой кожи, буйволовой, буйвола не знаешь? Сей же час сюда чтоб с этим поясом шла. Без нее не вертайся, приведешь ее, и пояс чтоб был, без пояса и не приходите, и скорей главное, совсем Агафье нашей плохо. Уж и кричать не может, хрипит только. Агафьюшка, свет, на кого ты нас покидаешь... Ну бежи, сынок, да все чтоб как я приказала! Этот пояс, вы знайте, помогает очень. Пошепчет над ним Чернава, наденет на роженицу, и раз, два, три, готово дело. А мы ее покамест в укроп ногами. Тоже польза бывает. Несите сюда укроп. Ничего, Агафьюшка, ничего, что горячо, ты надейся, ты старайся...
- Курчатовская бабка была очень хорошего роду. Ее родитель в рядах богатую лавку имел. Замуж шла, восемь шуб ей справили. Кабы не пожар. После пожара они захудали.
- Милая моя...
- Милый мой...
- Поцелуй...
- Чего это бояре нынче целый день взад-вперед скакали, и в санях, и верхами?
- А кто их знает. Надо им, вот и скакали.
- Великий князь, что ли, болеет, говорят.
- Говорят.
- Тоже ведь помереть может, а?
- Другой найдется.
- За этим не станет. О-о-о, раззевалась, мои матушки. Гашу светильце, что ли. Спать пора.
- Милый мой...
- Милая моя...
- Поцелуй...
Еще звезды над Москвой, но уже потянулись утренние дымы из труб и волоковых окошек.
- Кто умирает?
- А никто не умирает. Разгрызла орех наша Агафья. Пояс помог из буйволовой кожи.
- Не пояс, а милость господня помогла.
- Там что бы ни помогло, а мальчик такой ровненький, да такой тяжеленький, да все кушать просит. И Агафья попросила: исть, говорит, мне давайте.
- Ожила, значит.
- Ожила! Топи, Аннушка, что это ты запозднилась, уж скоро развидняться начнет. Топи, пошевеливайся. Спеку перепечку, снесу на ребеночка.
1965
СМУТА
Мозаики
ГОЛОД
Перед тем как явиться Смуте, два года подряд не родился хлеб на Руси.
Он и всегда-то родил на срединных землях не ахти как: сам-третей обыкновенный урожай, сам- четвёрт - хорошо, сам-пят - уже великая милость божья. Но так как много было земли, и усердия, и пота - все же обходились, держался народ.
В 1601 году нескончаемые дожди шли весну и лето, солнце не показывалось. В средине августа, когда давно жать время, колос стоял, как трава, зеленый и сырой. А пятнадцатого числа, в день Успения, грянул мороз и побил все зерно.
Собрали по закромам, что было, и посеяли, но семена не взошли: погибли в земле.
И великая сделалась беда.
Прежде всего не стало хлеба у тех, кто его сеял и собирал.
Они съели без хлеба свой скот, съели гнилое сено того года, приготовленное для скота.
Ели кору деревьев, высушивая ее и перемалывая в муку. Ели недозрелые коренья и желуди.
Потом бросили дома свои и пошли в города искать спасенья.
В городах же богатые заперли амбары, чтоб поднять цену на хлеб. Уже не бочками он продавался, как бывало, не четвертями даже, а малой мерой четвериками. Но и эту малую меру мог купить только
