Танцующая с Ауте

пределах более-менее однородного строения ДНК. А вот для того, чтобы сделать себе тройную цепочку генов или совершить еще какие-нибудь коренные изменения… Сознание просто отказывается работать с такими вещами. Нужно либо сходить с ума, либо как-то обходить его ограничения. Не буду углубляться в физиологические подробности. Давным-давно было замечено, что женщины гораздо более пластичны в этом отношении, чем мужчины, за редким исключением. Но настоящими танцовщицами могут быть только девочки-подростки, одиннадцати–шестнадцати лет, мы называем их вене. Затем сознание теряет гибкость, окончательно формируется личность, и ты уже не можешь сбрасывать ее, точно старое платье.

Некоторое время сосредоточенно разглядываю свои когти. Дарай тих, словно его тут нет. Не хочется мне говорить об этом, не хочется.

– На протяжении тысячелетий мы развивали эти способности. Девочка до десяти лет проходит очень жесткий курс обучения – вы и представить себе не можете, насколько жесткий. Отличный от того, который проходят мальчики: они самостоятельны уже к тринадцати-четырнадцати годам. Личность женщины начинает развиваться только после пятнадцати лет, и лишь к тридцати мы достигаем совершеннолетия.

Танцовщицы всегда были нашим основным оружием против Ауте. Но до семнадцати лет доживала лишь одна из трех.

Задатки танцовщицы развивались и оберегались больше, чем какие-либо другие. Было много попыток закрепить эти способности, чтобы они не исчезали с возрастом, но все заканчивалось тем, что девочки так никогда и не превращались в женщин, а следовательно, не могли иметь детей. Тупик.

Однако около пяти тысяч лет назад была создана генетическая линия, получившая название Тея. Мы проходим установленный цикл развития, полностью формируемся как личности, но при этом не утрачиваем способности к танцам. Скорее даже напротив. Наша линия никогда не была особенно широкой, Теи вынуждены танцевать с Ауте всю жизнь, а это далеко не самое безопасное времяпрепровождение. Есть и другие минусы, тем не менее это одна из самых известных и уважаемых линий Эль-онн, и вот уже тысячи лет Теи правят кланом Дернул – кланом Изменяющихся.

* * *

Замолкаю и откидываю со лба непослушный локон. Внимание дарая почти осязаемо. Ох, что-то будет.

– Антея-эль, сколько вам лет?

– Мда-а, вопрос, конечно, интересный.

Только вот куда он ведет?

– Тридцать пять.

– Это значит, что во время Оливулского вторжения вам было тридцать биологических лет, а психологически… – Он замолкает.

Да-да, именно так. Пятнадцатилетняя девчонка устроила резню, потрясшую всю населенную Ойкумену. Здорово, да?

– Что ж, по крайней мере, это проясняет некоторые ваши реакции…

Прижимаю уши к черепу, оскаливаю клыки и принимаюсь шипеть, точно ошпаренная кошка. Целитель там не целитель, спас или не спас, но такое терпеть я не намерена. Родители еще могут говорить, что я веду себя точно вздорный подросток, но вот спускать подобное чужаку, да еще человеку…

Аррек ловко перекатывается в дальний угол и хватает одеяло с явным намерением завернуть в него меня, если понадобится.

– Антея-эль, простите-пожалуйста-я-вовсе-не-это-имел-в виду!

Опытным взглядом оцениваю ситуацию. Если продолжить наступление, имею все шансы оказаться в одеяле. Пожалуй, отступление предпочтительнее. Но только в случае, если может быть сохранено чувство собственного достоинства.

Гордо опускаюсь на прежнее место.

– Я бы попросила вас, дарай-князь, впредь внимательнее следить за своим языком.

Склоняет повинную голову:

– Как вам будет угодно, эль-леди.

Тоже садится на место. Но одеяло не убирает. На лице подходящая случаю раскаивающаяся мина, но чувствуется, что бедняга изо всех сил сдерживает смех. Я, впрочем, тоже.

* * *

Кажется, дарай решил, что лучшее средство от любой хандры – небольшой допрос. Ну вот опять.

– Сколько же сейчас эль-ин в вашей генетической линии?

Вопрос резанул по самым глубоким ранам. Сжимаюсь в болезненный комок. Кажется, Аррек и сам не рад, что задал его, но теперь уже ничего не поделаешь. Попросить меня не отвечать – значит признать, что заметил болезненную реакцию, а этого я никогда не прощу. Проигнорировать вопрос я тоже не могу после того, что он для меня сделал.

Внимательно разглядываю жилки на стене.

– Мы никогда не были особенно широкой линией. Перед Эпидемией, так великодушно подброшенной нам оливулцами, нас было около двух сотен. Теперь осталось чуть больше десятка. И только трое – женщины.

Все так же пристально рассматриваю стену. Не хочу сейчас видеть его лицо. Не хочу думать, что именно дарай-князь арр-Вуэйн Аррек открыл порталы, впустившие к нам флот имперцев.

– Почему? – Его голос тих и совершенно безжизнен. Никаких эмоций.

Резко дергаю ушами. Почему?

– Потому что мы – Теи, вот почему.

Даже для меня это прозвучало горько.

– Потому что Теи всегда первые встречают Ауте. Они – щит эль-ин.

– И первые умирают?

Бросаю в его сторону испепеляющий взгляд. И тут же снова отворачиваюсь, чтобы не видеть этой отстраненной непроницаемости.

– В данном случае это не имело особого значения. Вирус был специально создан против эль-ин, он бил в самое уязвимое место – в способность адаптироваться. Погибли многие, но прежде всего те, кто был наиболее изменяем. С самого начала несколько вене специально заразили себя, чтобы попробовать выработать иммунитет к болезни, а затем передать его другим. Это обычная практика, но на этот раз все было по-другому.

– Они погибли.

– Они погибли. Все. Вирус распространялся с фантастической скоростью. Успели только изолировать детей и беременных женщин, а остальные… Когда решение было найдено, половина населения Эль-онн была уничтожена. На всю планету вряд ли осталась дюжина вене. А над нашими домами летали штурмовые корабли оливулцев.

– И вы вышвырнули их вон.

Вышвырнула вон – это очень мягкое описание того, что я тогда сделала. Но вдаваться в подробности мне не хочется. Тем более что за пять лет воспоминания совсем не стерлись, не потускнели.

– Это ведь были вы, Антея-эль. Вы нашли лекарство от вируса.

Он не спрашивает. Утверждает все так же спокойно, между делом.