Приподнимаюсь на локте, переворачиваюсь на спину, расслабляю тело. Голова все еще лежит на коленях у мамы, но теперь, по крайней мере, нет впечатления, что я прижалась к ней смертельно раненным зверьком.
– Как прошли последние пять лет?
Ее пальцы неопределенно вздрагивают.
– Не очень. Эль-ин зализывают раны. Конечно, и раньше случались удары Ауте, даже более сильные, но к этому мы были совершенно не готовы. Совсем расслабились… А тут еще эти воинствующие кретины. Нет, если с мстительностью можно мириться в индивидуальном порядке, то на уровне целого народа она самоубийственна. Такое… неконструктивное поведение.
Неконструктивное. Очень точное слово.
– Иногда помогает. Просто выместить гнев. На чем угодно, на ком угодно. – Мой голос предательски срывается.
Рука в моих волосах замирает.
– Анитти…
– Мам, не надо.
– Антея, ты не обязана проходить через это одна…
Делаю попытку встать, но она удерживает меня, через тактильный контакт передавая, что тема закрыта.
– Расскажешь о своих скитаниях среди людей?
И я начинаю говорить.
Мне нужен глоток свежего воздуха. Даратея ушла некоторое время назад по каким-то неотложным делам, оставив меня сотрясать жалобами стены. Стены молчат. Осторожно (ох как осторожно!) выбираюсь из непроницаемого каземата, куда меня запихнули мама с тетей Ви, коридорами и какими-то проходами за пару минут достигаю внешней границы
Болит все. Никогда не знаешь, сколько всякого разного есть в твоем организме, пока оно не начинает вдруг пульсировать колющей болью. Хоть анатомию изучай, честное слово.
Наконец нахожу выход наружу и блаженно подставляю лицо лучам дрейфующей в воздухе энергии. Медленно иду по охватывающей
Еще один поворот и… застываю на месте.
Если бы это происходило на какой-нибудь планете, я бы сказала, что на облюбованном им месте припекает солнышко. На Эль-онн это просто место средоточия различных излучений, хотя в результате достигается примерно тот же эффект.
На этот раз он выбрал максимально материальную форму.
Закованное в броню тело гигантского дракона переливается всеми оттенками золота. Расправленные крылья свободно лежат на спине, втягивая в себя разлитую в пространстве энергию, заставляя огромное тело буквально лучиться от переполняющего его здоровья и силы. Изящная, украшенная шикарной короной роговых выступов голова покоится на вытянутых лапах, длинный хвост чуть подрагивает во сне.
Когда-нибудь слышали слово «великолепие»? Прекрасно подходит для описания Драконов Ауте. Куда уж там дараям. Это существо, сотканное из света и пламени, настолько
Бесшумно отступаю назад. Еще шаг. Пячусь, чтобы ненароком не потревожить отдых непостижимого создания. Еще шаг.
По мягкому сиянию крыльев пробегает едва заметная рябь, тяжелые веки вздрагивают, открывая чистые глубины сине-зеленых глаз. Голова поднимается и поворачивается в мою сторону. Я замираю на месте, боясь даже дышать, чтобы не спугнуть невероятную красоту этого мига.
– Анитти…
Он выдыхает мое детское имя так музыкально, так нежно, что эта нежность действует на меня, как холодный ветер на обнаженную кожу. Небеса вокруг вздрагивают беззвучными перекатами грома, воздушные потоки сплетаются в сложные фигуры.
– Я тебя разбудила? Прости, я уже ухожу…
Мой собственный голос звучит хриплым карканьем.
– Я ждал тебя, Анитти. Все та же беспокойная душа, терпеть не можешь закрытых помещений.
Ждал меня?
Подхожу к сложенным перед грудью огромным лапам, устраиваюсь в них, развалившись среди когтей, каждый из которых не уступает мне в росте. Сияющая золотом голова склоняется ко мне, загораживая свет. Странно, но при таких размерах он вовсе не выглядит массивным, скорее, наоборот, изящным и хрупким. Но я – то слишком хорошо помню, насколько обманчива может быть эта кажущаяся хрупкость…
– Как ты себя чувствуешь?
Теперь в песне-вопросе чувствуется тень неуверенности.
– Нормально. Только болит все, но особых
Секундное молчание.
– Я был против этой операции, но в конце концов вынужден был признать, что она необходима. – Почему-то у меня возникает впечатление, что он говорит не только об операции, подразумевая нечто большее.
Уши сами собой требовательно напрягаются.
– Папа, что вы задумали?
– Ш-шш, ш-ш-шш, малыш, не волнуйся. Все будет хорошо.
Невольно подчиняюсь колдовскому ритму его голоса-музыки и расслабляюсь, как в раннем детстве, когда мой разум еще не задавался вопросами «кто я?» и «где я?», а позволял себе просто быть. Теперь же не могу автоматически не отметить, что он уклонился от вопроса и от обсуждения «дел» вообще.
Мы с отцом никогда друг друга не понимали. В принципе ни одно существо, живущее на Эль-онн, не может похвастаться, что понимает другое, мы для этого слишком реалистичны, но в данном случае чуждость выражена особенно ярко. У отца до меня была куча сыновей, он всех выучил сражаться, накладывать сложнейшие заклинания на совершенно не приспособленные к тому вещи и другим необычайно полезным навыкам. Но вот что делать с дочерью, Ашен не имел ни малейшего представления. Тем более с такой бесталанной и бестолковой дочерью, как я. Как только мой разум стал достаточно зрелым, чтобы воспринимать и анализировать эмоции окружающих, мне стало ясно, что отцу неуютно в моем обществе. Он всегда смотрел на меня с каким-то беспомощным изумлением, всегда – и в теле эль-ин, и в своем истинном виде – действовал так, будто боялся неловким движением причинить мне боль. В изменчивой зелени раскосых глаз я всегда читала немое обожание и какую-то путающую покорность. Могу вспомнить лишь один раз, когда он посмел повысить на меня голос и даже поднять руку, когда я приняла решение уйти в туауте. Мама тогда закатила истерику в Совете, да такую, что главный зал, по-моему, так до конца и не восстановился, Раниэль-Атеро пытался сначала переубедить меня, а затем уговорить Хранительницу использовать право вето, а папа… Папа пытался меня удержать. Физически. Вспоминать не хочу, чего я тогда ему наговорила.
Именно тогда он и передал мне Ллигирллин. Одна Ауте знает почему.
