– Отнеси их на Блестящий Двор, пусть мастер Клажан их оценит. Скажи, пусть снимет с моего счета то, что положено Гильдии… И не красуйся в этом на публике, пока не будет безопасно, слышишь, парень?! Не забудь!
Она оставила ухмыляющегося старика, восторженно напевающего «Мне в храм, тебе в тюрьму».
По счастью, Блестящий Двор был недалеко. К ее изумлению, мастер Клажан уже ждал ее, в халате, накинутом поверх ночной рубахи.
– Думаешь, среди этой суматохи можно спать? – сказал он, ведя ее в освещенный рабочий кабинет. – Юноша, ты снова поставил на уши всю Гильдию. Что ты, не извиняйся. Этого следовало ожидать. Что ж, давай посмотрим на наш трофей.
Он взял перчатки, укоризненно, но не сердито сетуя, что они мокрые, растянул и поднес к свету. Пока он изучал краденое, Джейм с любопытством разглядывала его самого. Она никогда прежде не видела этого худого, преждевременно облысевшего молодого человека, но, как и любой в Гильдии, много слышала о нем. Он, наверное, был единственным из нынешних людей Свят-Халвы, кто не пострадал бы после смещения Сирдана – Сардоник не так глуп, чтобы потерять такого великолепного специалиста. И никто не знал, за кого будет голосовать сам Клажан – работа была его жизнью, он получал чистое удовольствие от созерцания драгоценных вещей, каждый день проходящих через его руки, – и был совершенно вне политики.
– Цена им пятьдесят один, нет, пятьдесят три алтыря, – сказал он наконец, разгибаясь. – Пять алтырей идут Гильдии. Говоришь, твой учитель заплатит? Прекрасно. Ты или он, не важно, зависит от того, кто примет на себя владение – ну, тот и будет рисковать следующие тридцать дней. А теперь, если принц захочет вернуть их – какой будет выкуп?
– Никакого, – твердо ответила Джейм. – Торговли не будет.
– А как насчет вознаграждения? Идет молва, что принцесса неплохо бы заплатила, чтобы получить их обратно, речь шла о семидесяти пяти алтырях. Нет? Что ж. Не могу сказать, что осуждаю тебя. Достаточно поглядеть на это шитье, на цвета… тебе достался прекрасный приз, парень, я сам бы не отказался от такого.
После еще нескольких минут – одна сторона рассыпалась в восхищениях, другая – в благодарностях – Джейм ушла. Путь домой лежал через шумные, продуваемые ветром улицы, она краем глаза следила, не появится ли где стража. Предложение принцессы удивило ее. Неужели бы она отдала столько денег – не говоря ничего мужу и не прося его помощи, как намекал мастер Клажан? Это больше, чем все ее приданое. Семьдесят пять алтырей – не говорит ли это о слишком страстном желании вернуть похищенное? Джейм было неприятно думать, что она лишила малышку чего-то столь дорогого ей, она собиралась взять лишь безделицу, но разве настоящий вор станет страдать из-за такого? Конечно нет. «Пора действовать, как профессионал, – говорила она себе. – Но, мой бог, что бы обо всем этом подумал тот гигант-кендар?»
Что-то необъятное шагнуло из темноты, преградив путь. Сначала Джейм подумала, что это снова кендар, потом, со вспыхнувшей тревогой, что это стражник. Но нет.
– Леди Мелиссанда хочет видеть тебя, – сказал появившийся, чудовищно коверкая язык Востока. – Идем.
И что, во имя всех имен бога, хочет от нее самая знаменитая куртизанка Тай-Тестигона? Джейм безумно хотела попасть домой, она отлично знала, что сегодня ей не место на улице, но бесцеремонное приглашение, больше смахивающее на приказ, разожгло в ней любопытство.
– Идем, – ответила она и последовала за неуклюжим проводником на север, в район, известный как Шелковая Тьма.
Леди Мелиссанда держала маленькое, очень фешенебельное заведение на самой улице Лент, где ее доступные сестры усердно занимались своей работой. Снаружи это был обычный, ничем не примечательный дом, а внутри под резным куполом в пышном саду били фонтаны, цвели благоухающие деревья, порхали яркие сладкоголосые птицы. Взрывы смеха и сладострастные стоны доносились из кустов и комнат, пока Джейм и ее сопровождающий шли через сад.
Комнаты Мелиссанды выходили на задний двор. Когда Джейм подошла, из дверей вылетел мужчина и пробежал совсем рядом с ней. Он одарил ее яростным взглядом и исчез среди кустов. Было слышно, как он, спотыкаясь, ломится сквозь заросли к воротам. Как и все в Гильдии, Джейм посмеивалась над страстной влюбленностью мастера Буршана в леди Мелиссанду, но только сейчас ей открылось, сколь мучительно должно быть для такого гордого и ревнивого человека так безнадежно любить женщину, чью благосклонность может купить любой. Она бы многое отдала сейчас за то, чтобы мастер не видел ее, не знал, что простой воришка стал свидетелем его разочарования и стыда. Двери остались распахнутыми. Джейм легонько постучалась и вошла.
Леди Мелиссанда возлежала на груде атласных подушек, в заученной изящной позе, плохо вязавшейся сейчас с ее раздраженным видом. Но при виде гостя она согнала гнев с лица и грациозно указала на кресло напротив, на подносы со сладостями и чаши с медовым вином. Завязалась светская беседа, плавно перетекшая в серьезный разговор.
– Но как вы узнали, что перчатки у меня? – спросила Джейм.
– Ах, золотко, – игриво промурлыкала собеседница, – мои шпионы везде. Я знаю все.
А знает ли она, что предмет разговора лежит сейчас в сумке Джейн? Вроде бы нет. Цена возросла от тридцати до пятидесяти, от пятидесяти до семидесяти пяти.
– Знаешь, мне всегда хотелось иметь их. – Мелиссанда отщипывала кусочки от деликатеса, засахаренной лягушки. – С тех пор как я их впервые увидела. Да, тот старик сначала предложил их мне, но потом его высочество посулил ему больше – у меня за спиной. Сто алтырей… Дорогуша, у тебя такое необычное лицо – что за прелесть эти тонкие черты, живые глаза! Сто двадцать пять.
– Миледи… – Джейм пыталась задержать поток ненужных излияний. – Вы ошеломили меня. Мне нужно время, чтобы обдумать все.
– Ох, ну конечно! Как бестактно с моей стороны. Думай, сколько тебе будет угодно, но помни, я обратилась к тебе первая, и дам больше, чем любой другой. И вообще, – она оценивающе, с томной улыбкой, оглядела Джейм, – приходи в любое время, вне зависимости от того, что ты решишь.
– Миледи, – в отчаянии произнесла Джейм, – вы будете разочарованы. Вопреки тому, что думают многие… я не мальчик!
– Глупышка, – Мелиссанда распахнула глаза, взмахнув длинными ресницами, – а разве кто-то сказал,
