выдержала:
– Скажите хоть слово, ради Бога! Объяснитесь! Боже мой, это же просто кошмар – сто шестьдесят тысяч экю!.. При всем желании я не смогу уплатить все это к пятнице!
– Да, вы правы.
– В чем, черт побери?
– В том, что у нас сейчас нет таких денег.
– Хорошенькое заявление! – воскликнула я. – Соблаговолите хотя бы объяснить мне, от кого пришел этот счет!
– Сейчас мы это узнаем.
Он стал листать толстый долговой журнал.
– Вот, смотрите, мадам.
Из-за его плеча я увидела в журнале следующую запись:
«25 января 1789 года. По просьбе принцессы взято в кредит у банкира Никола Паншо сто двадцать тысяч экю под тридцать процентов. О возвращении в рассрочку договоренность устная, срок – два года».
– Зачем мне нужны были эти деньги? – осведомилась я.
– Вы пожертвовали их монастырю лазаристов, который кормил голодающих прошлой зимой. Помните?
Теперь я поняла и вспомнила. В прошлую зиму многие аристократы жертвовали огромные суммы на благотворительность. Для этого я и взяла у Паншо деньги.
– Но, послушайте, – начала я торопливо, – здесь какая-то ошибка! Паншо согласился на два года, и я должна была вернуть деньги по частям!
– Да, но договоренность об этом была устная.
– Стало быть, он нечестен?
– Вполне вероятно.
Я задумалась. Сто шестьдесят тысяч экю… Только Клавьер может раздобыть такую сумму за два дня, но уж никак не я! Доходы с имений идут в Париж черепашьим шагом. К тому же сейчас я многого лишилась в связи с революцией. Раньше я имела миллион в год. А теперь?
– Паулино, – сказала я, – прежде всего мне надо знать, можем ли мы уплатить по счету. Есть ли у нас такая сумма наличными?
– Нет, мадам.
– Можно ли ее достать?
– Если продать что-то, то можно.
– А не продавая?
– Не продавая, следует ждать до конца марта, когда из Нормандии должна прийти крупная сумма денег. Основные же средства поступят только в августе.
– В августе!.. Нет, здесь сказано – два дня.
– Мадам, – сказал управляющий, – вы можете подать в суд.
– И что же?
– Дело, разумеется, выиграет Паншо. Но у вас будет срок, чтобы собрать эти тысячи.
Этот совет показался мне совершенно неприемлемым. Судиться с буржуа, да еще проиграть дело! Надо мной будет смеяться весь аристократический свет. Даже за границей об этом будут судачить. Нет, принцесса де ла Тремуйль не станет судиться с банкиром.
– Я отправлюсь к Паншо, Паулино. Посмотрим, нет ли здесь какого-нибудь недоразумения. Если же он действительно решил нарушить свое устное обязательство, никто из нашего рода уже не будет пользоваться услугами его банка.
Банкир Никола Паншо, пожилой толстяк, встретил меня вежливо, но не более. Куда только исчезло то подобострастие, с каким он относился ко мне, когда Старый порядок был еще в силе. «Вероятно, – подумала я, – он знает, что за последнее время я стала не так богата и меня уже нельзя грабить так, как раньше». Это был стиль Паншо – прикидываться благодушным добряком, отпускать безразмерные кредиты, ничего не требовать и вкрадываться в доверие, а потом, глубоко запустив руки в капиталы клиента, как паук, высасывать из него последнее.
– Сударь, – спросила я, – могу ли я верить, что этот счет послан мне вами?
Толстяк долго жевал губами, рассматривая бумагу на свет.
– Увы, мадам. Это не я. Это вам Рене Клавьер послал, вот кто.
Подобное издевательство меня поразило. Что он такое несет?
– Вы, сударь, утверждаете, что я взяла деньги у вас, а счет мне послал Клавьер? Вы настолько дружны с ним, что доверяете ему такие вещи?
Паншо досадливо поморщился: видно было, что он готовится сообщить мне нечто неприятное.
– Сударыня, я бы этого мерзавца посадил в тюрьму, если бы мог. Но дело вот в чем. Вы слушаете?
