ухмыльнувшись. – Только не показывай никому, а то вопросов будет – не отбрешешься. Вот тебе ещё запасная обойма.
– Спасибо, – я не стал спорить, и сунул подарок в нагрудный карман кителя, совершенно не представляя, зачем бы он мне мог понадобиться.
Через четверть часа мы проехали немецкий КПП. Невозбранно. Не знаю уж, чего там майор наговорил часовому, однако тот побелел так, словно по неосторожности посмел остановить самого бесноватого Гитлера. Вытянулся в струнку, отдал честь и поднял полосатый чёрно-белый шлагбаум. Ещё минут через десять машина, съехав в лес, остановилась.
– Вылезайте, приехали!
Лейтенант Миронов выбрался из машины, сверкнув белозубой улыбкой. Майор Фролов, а за ним и я, тоже выбрались из гостеприимного салона.
– Как себя чувствуешь, ангел небесный? – поинтересовался Фролов.
– Да ничего вроде, – вяло отозвался я, чувствуя вновь подступающую боль и головокружение.
Майор посветил мне в лицо извлечённым из кармана миниатюрным фонариком, наверное тоже трофейным, на мгновение ослепив.
– Э-э, да ты уже расклеиваться начинаешь… Лёх! Вколи-ка ему ещё дозу.
Лейтенант сноровисто добыл из подсумка шприц и, закатав мне рукав, вколол очередную дозу чудо- зелья.
– Ну, как? – осведомился он, едва схлынула лёгкая тошнота, вызванная уколом. – Полегчало?
– Полегчало, – согласился я, действительно чувствуя прилив сил и прояснение в голове.
– Вот и ладушки! – заключил старший, сунув мне в руки тяжёлый объёмистый портфель тёмной кожи. – Посиди, голубь, тут у машины, а мы пока решим проблемы с таможней.
– Какой ещё таможней? – выдавил я, но оба разведчика уже растворились среди деревьев.
В одиночестве я, однако, пребывал недолго. Минут через пятнадцать появился лейтенант.
– Пойдём, архангел! – улыбнулся он, помогая мне встать. – С тринадцатым «юнкерсом» управишься?
– Постараюсь, – ответил я, выдавливая из себя ответную улыбку.
Через десяток минут, миновав распростёртое навзничь тело молоденького часового, мы оказались на полевом аэродроме у самолёта.
– Прошу! – Фролов картинно поклонился, указывая на дверь в фюзеляже.
Отдав ему портфель, я забрался в кабину, уселся в кресло пилота. Непривычное расположение приборов, все надписи на немецком. Майор быстренько перевёл мне все обозначения на приборном щитке. Двигатель пару раз чихнул, и ровно застрекотал.
– Готово!
Лейтенант хлопнул люком.
Самолёт стронулся с места и побежал по полю, набирая скорость. Сквозь мерный гул двигателей слышались крики, разрознённые выстрелы и вой сирены. Боковым зрением я заметил лучи прожекторов, принявшихся беспорядочно шарить в небе. Несмотря на чуждость и непривычность аппарата, взлететь нам удалось без проблем. Может, и правда я неплохой пилот?
Летел я настолько низко, насколько можно было. И, если фрицы и выслали погоню, то нас она не обнаружила. Линию фронта пересекли, когда уже начало светать. При подлёте к аэродрому базирования я вышел в эфир на открытой волне.
– Внимание, первый! Говорит «Фиалка-восемнадцать», повторяю, «Фиалка-восемнадцать», лейтенант Бобриков Иван Ефимович! Был сбит над территорией врага. Возвращаюсь домой на трофейном аппарате. Не стреляйте! Повторяю! «Фиалка-восемнадцать», лечу на трофейном самолёте, прошу посадки!
– Ванька! Ты, что ли?! – ворвался в эфир радостный голос Владлена Шабаровского. – Живой, чёрт?
– Так точно, товарищ старший лейтенант! – отрапортовал я. – Не стреляйте! Иду домой на трофее…
– Давай, Ваня! Высылаю звено Тимофеева! Они тебя и посадят!
– Принял! – Я щёлкнул тумблером радиостанции и улыбнулся. – Всё, мужики, скоро будем у своих!
– Погоди радоваться, лейтёха! – пробасил майор Фролов. – Есть один момент!
– Какой ещё момент? – поразился я. – Минут пятнадцать-двадцать – и мы у своих! Всё позади!
– Не всё ещё! – отрезал майор. – Тебя ещё ждёт разговор с особистом, поэтому слушай меня внимательно!
Я оглянулся на собеседника, лицо которого было ещё более насупленным и суровым, чем раньше, когда мы были на вражеской территории.
– Как же так?
– Слушай и запоминай! – перебил меня майор. – Нас с Лёшкой ты не видел! Тебя сбили, ты прыгнул с парашютом, отбился от преследования… Захватил вражеский самолёт и вернулся домой. Подробности придумаешь сам. Не спорь! О нас – ни слова!
– Но как же… – попытался возразить я.
– Вот так! – отрезал тот. – У нас слишком важное задание, чтобы о нём знали даже свои. И не спорь! Как мы исчезнем, дело наше. Твоё – никогда и ни при каких обстоятельствах о нас не упоминать. Уразумел?
– Так точно, товарищ майор! Но как вы уйдёте с аэродрома?
– Не твоя забота! Веди лучше машину. Смотри, вон встречающие уже появились.
И действительно, впереди, в стремительно сереющем небе, появились три быстро растущие тёмные точки. Вот они уже превратились в хищные силуэты истребителей, уже видны стали звёзды на фюзеляжах и бортовые номера. Я, на всякий случай, покачал плоскостями. Головной истребитель качнул в ответ.
– Ванька, чёрт, неужели правда ты? – ворвался в наушники недоверчиво-весёлый голос старшего лейтенанта Тимофеева.
– Я, Егор, я!
Истребители промелькнули мимо, вернулись, пристроились по бокам.
– Давай, на посадку…
– Есть на посадку!
Ещё с десяток минут – и шасси трофейного «юнкерса» коснулись травы родного аэродрома. Аппарат запрыгал по неровностям почвы, гася скорость.
На моё плечо легла тяжёлая ладонь майора Фролова.
– Запомни, Ваня Бобриков, ты нас не видел! Тебе же будет лучше!
Неожиданно он, впервые за всё время нашего недолгого знакомства, улыбнулся.
– Спасибо тебе, сынок!
Самолёт, пробежав по полю положенное расстояние, остановился. Замерли винты. Со всех сторон к нему бежали люди. Пилоты, техники, даже вспомогательный персонал.
– Сейчас выбирайся из самолёта и ври поубедительней! – не то посоветовал, не то приказал майор, ставший вновь серьёзным. – Можешь даже приврать немного, заслужил!
Он ещё раз хлопнул меня по плечу, подмигнул и освободил выход из кабины.
– Прощай!
– И вам за всё спасибо! – выдохнул я, всё ещё не веря, что весь этот кошмар закончился.
– Давай уже, летун! – лейтенант расплылся в улыбке и сунул мне в руку широкий эсэсовский кинжал в ножнах. – Это от меня, на память!.. Иди, давай! Будь счастлив с Машей! Всегда!
Не помня себя от радости, я торопливо пожал им руки и буквально вывалился из самолёта.
И моментально попал в водоворот криков, объятий и рукопожатий. Знакомые, малознакомые и совсем незнакомые лица. Все радостно улыбающиеся, как будто уже наступила Победа! Одобрительные выкрики, хлопки по спине, рукопожатия. Кажется, меня даже собрались качать!
Но от этого кошмара меня избавили небесно-васильковые глаза Машеньки Овечкиной. Не обращая ни на кого внимания, девушка обвила руками мою шею, впилась своими губами в мои, разбитые и опухшие, а потом уткнулась лицом мне в грудь, заливая трофейный эсэсовский мундир слезами и приговаривая сквозь всхлипы:
– Ванечка, родненький мой! Любимый! Живой! Вернулся!..
