– Тогда я пойду за помощью, – облегченно предложила Аннунсиата. Единственное, чего ей хотелось в этот момент – оказаться где-нибудь подальше.
– Нет! Не покидай меня! – закричала Мэри. Аннунсиата возвысила голос:
– Если вы останетесь здесь, вам придется здесь и рожать. Пойдемте, я помогу вам.
Она протянула руки и обхватила Мэри. Мэри осторожно пошла вперед, поминутно останавливаясь. Она оказалась слишком тяжелой для Аннунсиаты, к тому же могла передвигаться, почти полностью навалившись на девушку. Мэри снова закричала, скорее от тревоги, чем от боли, и Аннунсиата с трудом сдержала собственный крик, так как Мэри грузно осела на ее еще не совсем здоровое плечо. Изо всех сил поддерживая Мэри, Аннунсиата дошла до конца подвесного моста и через ворота вошла во двор. Она громко и чуть не плача звала на помощь – должен же кто-то быть в доме.
– Эй, кто-нибудь! Есть здесь кто-нибудь?
– Помоги мне дойти до спальни, – простонала Мэри. – Скорее!
– Да где же все? – сердито воскликнула Аннунсиата. Она не хотела оставаться одна рядом с мучающейся женщиной. – Эй, кто-нибудь!
Мэри почти согнулась пополам и уже не сдерживала себя, забыв о скромности. Они подошли к лестнице и начали карабкаться по ней, когда наконец появились двое слуг – старик и старуха, и молча застыли у подножия лестницы. Аннунсиата чуть не расплакалась от облегчения.
– У хозяйки начались роды, вы должны помочь, – проговорила она. Старики непонимающе смотрели на нее. – Да не стойте, как столбы, делайте же что-нибудь! – Аннунсиата пришла в ярость. – Позовите кого- нибудь или сами помогите мне!
Старики продолжали молча смотреть – белесыми, испуганными глазами на морщинистых, древних лицах, покорные и тупые, как волы. Мэри застонала, и Аннунсиата поняла, что не дождется помощи. Она взяла себя в руки и принялась отдавать приказания, которые могли бы понять эти двое:
– Принесите горячей воды и чистых простынь, – почти прокричала она. – Принесите их в большую спальню, – больше она ничего не могла вспомнить.
Наконец они с Мэри поднялись на верхнюю ступеньку лестницы – никогда еще ступени на ней не казались столь многочисленными. Вдоль коридора они добрели до большой спальни. Аннунсиата отпустила Мэри, чтобы отдернуть занавеси у постели – они были так тяжелы, что девушка чуть не вывернула себе запястья. Затем она помогла Мэри взобраться на кровать и, не зная, что предпринять дальше, начала стаскивать с нее туфли и чулки.
– Слишком рано, – пробормотала Мэри, заставив Аннунсиату застыть в изумлении, прежде чем она поняла, о чем идет речь. – Должно быть только через месяц... Только бы он не умер! Я не хочу, чтобы он умер!
Аннунсиата промолчала. Бросив чулки на пол, она взялась за пуговицы. Она чувствовала себя совершенно беспомощной, при стонах Мэри ее бросало в дрожь. Наконец, Аннунсиата услышала звук, которого ждала уже давно – шаги на лестнице, торопливые, быстрые шаги; она повернулась к двери и почти закричала от облегчения, увидев, как входит ее мать.
Бросив на дочь взгляд, в котором перемешались изумление и ободрение, она поспешила к постели.
– Лия уже едет сюда, Эллин тоже. Я подумала, что лучше опередить их, – говорила Руфь, положив руку на живот Мэри. – Я села на первую попавшуюся лошадь и пустилась галопом – что это была за скачка!
– Воды отошли еще на поле, – прошептала Мэри. – Я пыталась сдержать схватки.
– Правильно, – ответила Руфь и повернулась к дочери: – Здесь есть еще кто-нибудь?
– Только двое стариков – они бесполезны. Я приказала им принести горячей воды и простыней.
– Иди и поторопи их, заодно захвати острый нож – самый острый, какой найдешь. И немного гусиного жира. Только побыстрее!
Аннунсиата убежала, радуясь, что может хоть что-нибудь сделать. Когда она вернулась, в ее руках было несколько простыней и горшок с гусиным жиром. Ее мать застелила кровать простынями и подняла платье Мэри. Рукава Руфь были засучены до локтей, она выглядела обеспокоенной.
– Они сейчас придут, – выдохнула Аннунсиата, – и принесут воду и нож. С ней все в порядке?
– Молодец, – отсутствующим тоном заметила Руфь. – Это жир? Давай его сюда.
– Зачем? – спросила Аннунсиата, переводя взгляд с матери на Мэри.
– Чтобы вынуть ребенка. Когда отходят воды, внутри становится слишком сухо. Ты должна помочь мне, – Аннунсиата непроизвольно отшатнулась, и Руфь сердито взглянула на нее: – Не дури, – прикрикнула она. – Держи горшок! – около двери послышались шаркающие шаги, и Руфь встала так, чтобы заслонить Мэри от двери. – Поставьте тазы с водой на пол, а нож положите на столик. Теперь уходите и не пускайте сюда никого, кроме Лии или Эллин, – приказала она.
Как только дверь закрылась, Руфь погрузила руки в гусиный жир и сунула их под нижнюю юбку Мэри. Аннунсиата, стоящая достаточно близко, чтобы все видеть, судорожно сглотнула, когда из тела Мэри показалась головка ребенка. Аннунсиате еще никогда не приходилось видеть роды, и ей это совсем не понравилось, но она завороженно следила, как пальцы Руфь скользят, смазывая сухую кожу Мэри и довольно большую головку.
– Все в порядке, Мэри? – спросила Руфь неожиданно ласковым голосом. Аннунсиате иногда случалось слышать, как таким же голосом мать обращалась к больному коню или рожающей кобыле. – Когда все будет готово, тужься. Он уже почти вышел.
Мэри пошевелилась и тут же издала протяжный, болезненный крик, заставляя себя потужиться. Пальцы Руфь вновь пробежали вокруг головки ребенка, Мэри резко вскрикнула, и головка вышла полностью вместе с целым потоком крови. Ребенок лежал лицом вниз, и Руфь быстро раскрыла ему ротик, чтобы он не захлебнулся.
– Вытри ему лицо, – резко приказала она Аннунсиате, которая наблюдала эту сцену со смесью ужаса и любопытства. Она поспешила выполнить приказ, и как только она осторожно прикоснулась к личику ребенка, тот открыл глаза и, как показалось девушке, попытался отвернуться. Аннунсиата пришла в восторг.
