– Кончилось? Она в порядке? – были его первые слова, и Нанетта посочувствовала ему, как простому смертному, так как он прежде всего заботился о жене. Он и в самом деле ее любит, подумала она.
– Ее муки были очень велики, ваша светлость, но теперь она отдыхает. Она скоро придет в себя.
– А ребенок? Здоров?
И даже сейчас, подумала она, он так уверен в исходе. Она посмотрела ему прямо в глаза:
– Это девочка, ваша светлость. Большая и здоровая.
На миг король был ошеломлен. Он смотрел на нее, не понимая смысла ее слов, и только когда она отступила в сторону, освобождая проход, он сообразил, что ему надо пойти и посмотреть на жену и ребенка. Генрих машинально двинулся вперед, затем, поравнявшись с Нанеттой, снова остановился, вопросительно глядя на нее, словно сомневался, правильно ли ее понял, и вообще, задал ли он тот вопрос, который он задал, и получил ли он тот ответ, который получил. Нанетта спокойно встретила его взгляд. Он отвернулся и пошел в спальню.
Путь был не длинный, но король успел овладеть собой. Он прошел прямо к постели и нежно, с каким-то состраданием посмотрел на Анну. Она выглядела совершенно изможденной.
– Я не могу представить, что ты перенесла, – сказал он, беря ее за руку и, по старой привычке, поглаживая ее искалеченный мизинец своим большим пальцем. Казалось, из-за схваток глаза ее сделались еще больше, чем раньше, заполнили все лицо. – Слава Богу, ты здорова. О моя дорогая...
– Ребенок, Генрих, – прошептала Анна. Он поцеловал ее руку, чтобы успокоить ее.
– Здоровенькая девочка, придется добавить в свидетельстве о рождении «есса». – Генрих улыбнулся, чтобы показать, что шутит, но Анна закрыла глаза, и по ее щекам полились слезы. – Анна, пожалуйста, не плачь, – тихо просил он.
– Она просто устала, сир, – сказала сидящая на другой стороне кровати повитуха.
– Ты в порядке, ребенок здоров, и у нас впереди вся жизнь, чтобы нарожать сыновей, – успокаивал ее король, не обращая внимания на слова повитухи.
Анна снова открыла глаза и попыталась улыбнуться. Он поцеловал ее руку и положил на покрывало.
– Отдыхай, моя радость. Скоро я вернусь к тебе. Он повернулся, и Нанетта дала кузине Анны, Мэри Ричмонд, младенца, лежащего на бархатной подушечке, чтобы она поднесла его королю. Генрих любил детей, всех детей, как иногда большие мужчины любят маленькие, беспомощные создания. Он коснулся пальцем ее кулачка, и крошечная ручка разжалась и сжалась вокруг пальца. Восторженная улыбка озарила лицо короля.
– Моя дочь, – произнес он.
Ребенок лежал с плотно закрытыми глазами, открывая и закрывая ротик, готовясь потребовать пищу. Король завороженно наблюдал за малюткой. У него уже семнадцать лет не появлялось детей. Нанетта подумала, что нечего и опасаться того, что он не полюбит дочь. Король взял девочку, его большие руки уверенно держали ее, как держали бы щенка, и поднял, поддерживая одной рукой за ягодицы, а другой поддерживая головку. Она подогнула ножки и согнула ручки, как бы стараясь рассмотреть вещь, которую она схватила.
– Моя дочь, – повторил король, на этот раз словно благословение, и поцеловал ее в макушку, там, где кончались редкие рыжие волосики. – Мы назовем ее Елизавета, в честь моей матери.
Присутствующие одобрительно зашептались, и король отдал девочку кузине с явной неохотой. Да, только женщины страдают от наказания, подумала Нанетта, и все же в том, что доставляешь мужчине такое невинное наслаждение, какое она видела на лице короля, есть вознаграждение за эти муки. Эта любовь и есть сама чистота.
Глава 16
Крещение принцессы прошло с большой помпой в придворной церкви в Уайтхолле, и король распорядился, чтобы для лондонцев устроили их любимые развлечения: фейерверки, костры на улицах, залитых светом факелов, вино текло рекой по специальным трубам и струями изливалось в фонтанах, были устроены танцы. На улицах расставили столы с угощениями, по реке проплывали разукрашенные барки. Испанская партия радовалась, что родилась девочка, но родители новой принцессы не выказывали никакого огорчения – следующий ребенок непременно будет мальчиком, впереди масса времени. Однако король уволил предсказателей, обманувших его обещаниями мальчика, и поклялся никогда не прибегать к их услугам.
Нанетта поразилась, как быстро королева оправилась от родов – ведь роды были трудные,, в тридцать лет рожать первенца смертельно опасно. Но уже в середине октября Анна вернулась к прежней жизни. В конце октября парламент объявил первенство ее детей, а принцесса Мария была лишена своего статуса. Принцесса Елизавета расцветала, каждое утро ее приносили в спальню королевы, поскольку Анна не могла и дня прожить без нее.
– Ага, вот и она! – восклицала Анна, когда кормилица приносила малышку. – Как она? Она хорошо ела?
– Да благословит вас Господь, мадам, она так жадна на еду, что только давай, – отвечала кормилица.
Нанетта всегда с каким-то ужасом смотрела на ее незатянутую в корсет фигуру, огромные круглые груди, выпиравшие через рубашку, и мокрые пятна там, где просачивалось молоко. Для сравнения она переводила взгляд на стройную фигуру королевы, затянутую в стальной корсет талию и ровно лежащую на груди рубашку. Вот и еще одно наказание женщины – но аристократки, слава Богу, не обязаны страдать, так как всегда могли нанять кормилицу.
– Дай мне ее, – приказала Анна, не вставая с подушек, и взяла ребенка. – Ну, разве она не прекрасна? – вопрошала она, глядя с умилением на дочь.
– Точно так, мадам, и она так сильно сосет, что я просто не сомневаюсь, что из нее вырастет цветущая девушка. Никогда у меня не было такого живого ребенка.
– Нанетта, посмотри, ну разве она не прелесть? Нанетта подошла к королеве и, глядя через ее плечо,
