состоянии вообразить себе, что он сделает, когда меня не станет, – моей фантазии просто не хватает представить, что сделает этот мальчик.
– Пол, он уже совсем не мальчик, ему за тридцать. В этом-то, наверно, и вся загвоздка, – мягко напомнил ему Джон, но Пол не понял намека.
– Я надеюсь только на то, что переживу его, и передам поместье Роберту – Роберт пойдет по моим стопам, в доброй морлэндской традиции. Это хороший парень, Джон, и он станет хорошим господином. Эмиас же все только уничтожит. Зато он весь горит желанием стать мучеником – скорее, это-то и произойдет.
– Пол, ты мне не нравишься. Ты почти что желаешь смерти собственному сыну. Ну же, взбодрись – высказывания Эмиаса никто не успел подслушать, да и сам он не столь важная птица, чтобы кромвельские шпионы следили за ним днем и ночью, записывая его слова для хозяина.
– Хотелось бы мне знать, где он теперь. Он уехал с утра, сказав, что терпеть не может сидеть на манориальном суде, и боюсь, что в таком настроении он как раз сейчас готовит нам погибель.
– Ты преувеличиваешь... – начал Джон, но в эту самую минуту они услышали какой-то шум, а потом дверь распахнулась, и в комнату влетел сам Эмиас. Увидев отца, он насупился и угрожающе пошел на него, так что Александр ощетинился и недовольно заворчал, предупреждая его.
– Ну, теперь ты можешь радоваться! – закричал Эмиас. – Это наверняка проделки любовницы – ее и ее друзей-лютеран, а скорее, самого адского настоятеля! Грабители! Наконец-то они приступили к работе, чего мы давно ожидали!
– Хватит! Ты сказал достаточно – одних этих слов довольно, чтобы погубить нас, ты что, не понимаешь?! – оборвал его Пол, вставая и распрямляясь во весь свой рост, нависнув над Эмиасом. Его терпение в отношении мальчика (мальчика? Джон прав – это давно не ребенок, и ему пора это усвоить) иссякло. – Ты хочешь, чтобы твои дети стали сиротами и лишились прав?! Ты хочешь, чтобы пострадала вся семья? Что будет с твоим кузеном Джоном и его близкими? Что они такого сделали тебе, что ты ставишь их под удар своими преступными речами? Если тебе не терпится умереть, то заколись мечом, а если тебе охота, то заколи, и меня, но я не позволю тебе корежить жизнь невинных людей из-за твоего идиотского упрямства!
Он еще никогда не был так суров с Эмиасом, но тот скорее удивился неосведомленности отца, а не его гневу:
– Но разве ты не слышал... агенты Кромвеля... расследование... обследование религиозных учреждений...
– Это продолжается уже три месяца, – ответил Пол, – что тебя так выводит из себя? Оно давно назрело – мы уже годами говорили о необходимости реформы...
– Их послали не для того, чтобы собирать информацию о состоянии религиозных учреждений, а чтобы разрушить их, – с горечью сказал Эмиас, – ты просто ослеплен своими иллюзиями, если не видишь этого.
– Те заведения, что не нуждаются в преобразовании, будут оставлены в покое, – заявил Пол, – это подтвердил сам король.
– А ты уверен, что агенты, подобранные Кромвелем, найдут хоть одно учреждение, не нуждающееся в реформе? – спросил Эмиас. – Если там и нет нарушения, они его придумают.
– Я сомневаюсь, – вмешался в разговор Джон, взывая к их рассудку. – Сомневаюсь, что в стране так много религиозных заведений, которым не нужна реформа.
– И одному из них она уже никогда не потребуется – оно прямо у вашего крыльца, – объявил Эмиас, – я только что оттуда. Женскую обитель Св. Климента приказано закрыть и расформировать, а ее имущество конфисковать в пользу казны. Ну, что вы на это скажете?
Наступила пауза – эта новость потрясла обоих мужчин. Обитель Св. Климента была частью их жизни, так как располагалась рядом с их церковью Св. Троицы на Тринити-лэйн, большинство домов на этой улице ей и принадлежало. Пол воспринял это известие болезненно еще и потому, что именно обители принадлежал дом, который он нанял для Урсулы после того, как она покинула Шамблс, и именно в нем она умерла. Но он взял себя в руки и сказал:
– Даже тебе должно быть очевидно, что эту обитель закроют – ее существование бессмысленно. Кроме старой настоятельницы, там всего две послушницы, скорее всего, просто девочки.
– И таких монастырей немало по стране, – добавил Джон Баттс, – за редкими исключениями, в монастыри почти нет притока новых послушников. Их дни сочтены. Так что такая ревизия просто необходима.
– А что стало бы со всеми людьми, которые лишились крова после наводнения, если бы их не приютили монастыри? – спросил Эмиас. – Как вы можете говорить, что их дни сочтены?!
– Я согласен, что в северных землях монастыри могут быть еще полезны. Но что касается бездомных, то после наводнения им гораздо больше помогли местные богатые семьи, а уж сейчас-то им монахи точно не помогают – это было только временное убежище. А, например, аббатство Св. Марии вообще не приняло никого, тамошние монахи предпочитают развлекать богачей и аристократов.
– Вы оба слепы и не видите истины, – упрекнул их Эмиас, – на ваших глазах будут уничтожены святые обители, а вы будете продолжать твердить, что так и надо. Правда же в том, что их богатства нужны королю, чтобы пополнить казну – золото, ритуальная утварь, земли. Вот подлинная причина уничтожения, что бы вы там ни говорили.
Сказав это, он повернулся и вышел, оставив Джона и Пола в неловком молчании. Наконец Джон проговорил:
– Он прав. Но и мы тоже правы. Если бы дело было только в богатстве монастырей, его могли отнять у них и сотню лет назад. Но мир меняется, и люди тоже, и дни монастырей сочтены. Мы с тобой, Пол, оставим, когда уйдем, совсем другой мир, чем тот, в котором появились на свет.
Этой осенью снова собрали плохой урожай, даже хуже, чем в прошлом году, так как сказалась двухлетняя засуха и весной было посеяно слабое, порченое зерно прошлогоднего урожая. По всей стране люди с отчаянием ожидали наступления очередной голодной зимы, и все, конечно, роптали, считая это наказанием Господним. Но удивительно, что теперь люди видели причину не в королеве, а в короле – они считали, что это его действия, его политика навлекли на них бедствия.
