темный коридор и отступил в сторону.
– Вот, он здесь.
– Почему света нет?
– Он не выносит света. Сразу приходит в ярость.
Бешеным становится. Как на арене.
– Больной, что ли?
Охранник пожал плечами.
– Это уж точно. Но если свет не включать, ведет себя тихо.
– Хорошо. Где он?
– По коридору налево. Там его клетка.
Николай поправил висящие на плече автоматы, махнул стволом 'АГРАМа'
– Давайте вперед. Мне не хотелось бы оказаться взаперти с вашим больным.
Охранники пошли первыми. Он за ними. Свернули за угол. Света, доходящего из лифтового коридора, было, в общем-то, достаточно.
И вот наконец Николай стоит перед прутьями. Насколько можно видеть, – а глаза быстро привыкают к полумраку, – здесь такой же точно вольер, как и у прочих спортсменов-добровольцев. Только нет тренажеров, нет штанги и гантелей. Нет и письменного стола, нет стульев… По всей длине комнату-камеру разделяет толстая портьера. Возле дверцы валяется поднос с железными мисками, недоеденный кусок мяса, кажется, сырого…
– Ему заносят поднос с едой и уходят. Когда поест, бросает его здесь, – пояснил тот, кто открывал дверь.
– Вообще-то он смирный и обычно с ним никаких хлопот. Не разговаривает. Русского языка не знает…
Но вообще-то понимает кое-что. Как животное. Его, наверное, ничему не учили, – продолжил все тот же, не в меру разговорчивый охранник. – А вид у него, конечно, еще тот.
– Эй, Гоблин! – негромко крикнул он. – Гоблин!
Послышалось скрипение пружин. Кто-то вставал с кровати. Потом портьера отдернулась, и вышел…
Вышел…
Вышел огромный – метра два с половиной, может, чуть меньше, во всяком случае – широкий, – Николай казался самому себе подростком рядом с ним, – тяжелый… Подошел, взялся за прутья и, приблизив лицо, стал осматривать нового человека.
Кто-то из охранников громко сглотнул.
Огромное, бесформенное, явно дебильное лицо.
Губы, словно оладьи, сложенные в улыбку. Улыбку идиота. Эту физиономию, казалось, сначала топором вырубали, а потом долго исправляли погрешности обухом.
Гоблин явно не зря получил свое имя. Он стоял голый по пояс, так что можно было хорошо рассмотреть его огромные от природы мышцы, делавшие его фигуру поджаро-крупной. Естественно, все залито жиром, но в меру.
Глаза сверху вниз смотрели на Николая. Без мысли, без любопытства, спокойно и равнодушно. Казалось, его рассматривает нечто… Он не мог подобрать слов.
Так могла бы его рассматривать стихия, если бы имела глаза.., море, ветер, цунами… Сама смерть может так смотреть: равнодушно, не видя, с отсутствующей улыбкой…
Николай содрогнулся в душе. Не потому, что испугался, хотя и это нельзя было отрицать, просто впервые он видел рядом с собой бессмысленную, нечеловеческую мощь, антропоморфным образом сработанную и от этого еще более жуткую.
И в этот момент он понял, что должны были испытывать древние, видя в темноте дьявола, в чаще леса – лешего, в омуте ощущать, как водяной тянет их вниз.
Утерянные иррациональные страхи, восставшие в этом полумраке в образе стоявшего перед ним получеловека.
Николай повернул голову к охранникам, как и он, завороженно разглядывавшим Гоблина.
– Он хоть что-нибудь понимает или полный идиот?
– Унитазом научился пользоваться. Так что не полный. А вначале под себя ходил. Соответственно габаритам.
– Давно он здесь?
– Месяцев шесть. Его пару раз только и выпускали. Двоих разорвал, еще и крови напился. Этому его учить не пришлось. Может, он среди зверей вырос?
Среди медведей, например.
– Теперь не узнаешь, – сказал второй охранник.
Гоблин вдруг глубоко вздохнул – грудь, словно мехи, раздувалась, раздувалась!.. – повернулся и скрылся за портьерой.
– Вот и все. Теперь он не появится до ужина. Не понимаю, как можно решиться выйти против этого
